Странствия Шута

Он зачастил:

— У нас был толстый человек. Мужчина, похожий на мальчика. Винделиар. Тот, кто может заставить вас забыть что угодно. Мы отделили его от бледных людей и убедили, что пора развлечься. Что можно использовать его магию для всего, что ему хочется. Мы хотели сделать его похожим на нас и заставить думать, что мы его друзья. И это сработало. Он принес бы больше, чем любой другой, больше всего, что они нам предлагали. Мы собирались привезти их обратно в Чалсед и продать на рынке, а волшебника оставить себе.

Получилась большая история, но меня это не интересовало.

— Вы отмечали. Что же случилось потом?

— Я захотел женщину. Я не должен был просить об этом. Но они были добычей, а я имел право на свою долю, а их было много. Но у нас их не было… — и слова иссякли. Не способный вспомнить Эллика, он не знал, почему они работали на женщин, не говоря уже о том, почему он воздержался от насилия. — Мне отдали самую уродливую. Мы вообще думали, что она не баба. Но она была единственной… — он снова замолчал. Я не мешал собирать ему отрывки воспоминаний. — Она начала кричать прежде, чем я коснулся ее. Она сильно вырывалась, когда я попытался раздеть ее. Если бы она так не делала, я бы тоже не сделал… я не делал ничего, чего что нельзя делать с бабами. Ничего, что могло убить ее! А она кричала и кричала… И кто-то притащил Винделиара… наверное. Я не знаю. Что-то произошло. Ох. Женщина, старая, толстая, мы хотели взять ее. Но потом… И все сошли с ума. Мы гонялись за ними, охотились… и кровь… а потом мы пошли друг против друга. Братья по оружию. Мы ели вместе, сражались бок о бок четыре года. Но тот, которого она привезла с собой, тот, который может заставить крестьян не видеть нас? Он пошел против нас и заставил забыть о нашем братстве. Все, что я мог вспомнить тогда, это обиды, случаи, когда они обманывали меня в кости, или брали женщину, которую я хотел, или ели больше, чем заработали. Я хотел убить каждого из них. Убил двух. Двух моих братьев. Двух, которым я давал слово. Один ранил меня в ногу прежде, чем я покончил с ним. Чриддик. Он это сделал. Я пять лет знал его. Но я дрался и убил его.

Теперь слова лились потоком, и он забыл про боль. Я не прерывал его. Где в ту сумасшедшую ночь была моя маленькая девочка? Где были Би и Шайн? Лежали в снегу, за лагерем? Их схватили и увели с собой убежавшие наемники?

— Это те, кто нанял нас, бледные, белые? Не они это сделали с нами. Они никогда бы не полезли к нам. Они слабы, с оружием не умеют, не выносят долгой дороги и холода. Всегда просили нас идти медленнее, больше отдыхать, больше еды. И мы это делали. Почему? Почему воинами командовала сопливая баба и молокосос? Они навязали нам грязную магию. Они сделали из нас меньше, чем воинов. Принесли нам позор. А потом натравили друг на друга, — он всхлипнул и закричал: — Они украли нашу честь!

Надеялся на мое сочувствие? Он был жалок, но не вызывал у меня жалости.

— Мне глубоко плевать на твою потерянную честь. Ты забрал женщину и ребенка. Что с ними стало?

Он снова замолчал. Мой нож двинулся, надрезая нос. Носы обильно кровоточат. Он откинулся назад и поднял руки, защищаясь. Я порезал их обе, и он вскрикнул.

— Ублюдок! Ты, трусливый ублюдок! У тебя нет чести воина. Ты знаешь, что я не могу ответить тебе, иначе не посмел бы такого делать!

Я даже не смеялся. Я прижал нож к его горлу. Чуть сильнее, и он откинулся в снег. Из моего рта вырвались слова:

— Разве женщины моего поместья знали твою воинскую честь, когда ты насиловал их? Моя маленькая кухонная девочка считала вас благородными, когда бежала от твоего друга Пандоу? Честью ли было перерезать горлом моим невооруженным конюхам?

Он попытался отодвинуться от кончика ножа, но я все время держал его рядом. С покалеченной ногой он уже не мог бежать, как и моя маленькая девочка с кухни. Он поднял окровавленные руки. Я опустил колено на его поврежденную ногу. Он задохнулся от боли и невнятно заговорил:

— Они не воины! У них нет воинской чести. Все знают, что у баб нет чести! Они слабы! Их жизнь не имеет никакого значения, кроме того, что придумали мужчины. А другие — они были слугами, рабами. Не воины же. Она была даже не похожа на бабу! Уродливая и не похожая на нормальную бабу!

Он закричал, когда мой клинок спился глубже и распорол кожу на шее. Осторожней. Еще рано.

— Странно, — тихо произнес я, когда он иссяк.

Я поднес нож к его лицу. Он поднял руки. Я покачал головой.

— Мои женщины придали смысл моей жизни: я сделал больно тем, кто сделал больно мне. Невзирая на их мнимую честь. Воины, насилующие и убивающие беспомощных, не имеют чести. Они теряют честь, когда крадут детей. Если бы не мои женщины, женщины моего поместья и мои слуги, я бы счел бесчестным делать это. Расскажи мне. Сколько времени вам понадобилось, чтобы измучить одну из женщин моего дома? Пока мой нож играет с твоим лицом.

Он отшатнулся от меня, порезав себе лицо. Я встал над ним и взял меч Верити. Он рассказал все, что мог. Пора было кончать. Он смотрел на меня и понимал все.