– Так точно, ваше благородие, – кивнул Ступкин. – Нуу, крепко ли привьючили Прохора? – подошёл он к перекинутому через седло телу. – Тут вот ещё ремнями его затяните, чтобы он сразу с вьюка не слетел. Потом-то, когда совсем закаменеет, там надёжнее держаться будет, а пока присматривайте внимательней. Отделение, по коням!
Тимофей вскочил в седло своей Чайки и тронул поводья. Прямо перед ним, перевешиваясь на спине лошади, ехал его товарищ, с которым он только вот недавно ещё разговаривал, шутил и ел из одного котла. И вот его уже нет в живых, а на камни ущелья стекает его красная кровь.
Многие драгуны, так же как и он, осматривая окрестности, нет-нет да и тоже глядели на тело. Наверное, и у них в голове сейчас были те же мысли, что и у Гончарова.
– Внимательнее, внимательнее, глядим по сторонам, не зеваем! – покрикивал унтер Ступкин. – Война – это дело серьёзное, ребятки, кто зевнёт, тот вот так же, как и Проша, ехать потом будет! И учтите, вас враг ни за что не пожалеет!
Уже перед самыми сумерками колонна вышла из ущелья. Наконец-то скалы раздвинулись и пошла более ровная дорога.
Ночёвку сделали у подножия горы Казбек, или, как её ещё называли местные, Мкинвари. Здесь же у дороги было расположено грузинское селение Степанцминда.
Горели костры, на них пари́ли варевом походные котлы, а рядом тесным кружком сидели и кутались в шинели солдаты.
– Тимох, Тимох, ну расскажи, ну чего ты чувствовал, когда в горца в упор стрелял? Как это ты вот так и прямо пулей в сердце, да? – всё пытал друга неугомонный Лёнька.
– Да иди ты! – рявкнул Тимофей и вскочил на ноги. – Пойду я Чайку ещё раз почищу!
– Ну чего ты лезешь, чего ты липнешь-то к человеку, дурак?! – послышалось за спиной. – Видишь, не в себе он немного, тяжко ему, а тебе же всё надо, репью цеплючему, человека досадить! Куды ты вскочил?! А ну-ка сядь быстро к костру, шлында, пущай он сам с собою пока побудет! Не мешай!
Гончаров подошёл к привязанной за кол Чайке и запустил пальцы рук ей в гриву. Кобыла фыркнула и ткнулась мордой ему в грудь.
– Сейчас, сейчас, милая, – прошептал Тимоха и, достав из кармана сухарь, протянул его лошади.
Та осторожно взяла его губами и захрустела. А у него перед глазами всё стояла недавняя картина на берегу. Два заросших чёрными бородами горца, ярко-красная кровь на камнях, на кинжале, и зрачок дула ружья, смотрящий ему, казалось, прямо в сердце. Как же условно, как непрочно само это понятие – жизнь. Вот не задержись он на минуту с Савелием и не поговори с ним о студёной воде или если бы в затравке мушкета у Прохора не отсырел бы порох, и всё, и лежать бы ему убитым рядом с ним. А так он сейчас здесь, живой, дышит этим горным воздухом и гладит Чайку. Хозяин же кинжала никогда теперь его больше не вздохнёт и не увидит эти скалы. Может, его сейчас кто-то сильно ждёт, семья, дети? А пришёл он, человек из другого мира и времени, и перечеркнул здесь его жизнь. Правильно ли это? Это война… «Война – это дело серьёзное, ребятки, кто зевнёт, тот вот так же, как и Проша, ехать потом будет! И учтите, вас враг ни за что не пожалеет!» – всплыло в памяти сказанное совсем недавно Еремеем Потаповичем. Это война, а он воин, и он на ней сражался. А те люди, которые убили Прошку, они хотели бы убить его самого и всех его друзей. Тут всё по-честному. И всё же, как же тяжело было сейчас у него на душе!
Так, оглаживая Чайку, весь в своих мыслях он и простоял, пока его не крикнул Захар.
– Пошли, Тимош, пошли, – кивнул в сторону костров дядька. – Надо тебе кашицу поесть, чтобы силы были. Сам ведь знаешь, какой там ещё впереди трудный путь.
Глава 6. В Тифлисе
Наутро похоронив Прохора, колонна пошла дальше, а драгуны продолжили её охрану в передовом и замыкающем дозорах. Впереди был высокогорный перевал, переправа через реки, ночёвки под дождём и под первым, выпадающим рано в этих горах снегом. Уже в начале ноября уставшие воины, наконец-то, вступили в город Тифлис.
По меркам начала девятнадцатого века этот город казался огромным. Расположенный в широкой котловине и протянувшийся на тридцать вёрст вдоль реки Кура, в 1804 году он имел около тридцати пяти тысяч душ постоянного населения. Помимо этого здесь проживало и много приезжих, ведущих в основном торговлю. Всего лишь девять лет прошло с того времени, как основатель династии Каджаров Ага-Мухамед Хан вступил в этот город со своим войском и подверг его полному разорению. Армяне и мусульмане пострадали при этом незначительно, так как хан считал их своими подданными. Большинство грузинского населения было перебито, а около 22 тысяч человек, в основном женщин и детей, уведено в Персию и продано там в рабство. Лучшие здания Тифлиса во время нашествия были сожжены или разрушены. Это последнее, страшное разорение конца XVIII столетия как раз и стало основной причиной того, что Грузия перешла в российское подданство. Выбор у населения был невелик, ещё одно нашествие персов оно бы попросту не пережило.
Однако за девять прошедших после этого лет трудолюбивый и многонациональный кавказский народ починил или отстроил заново всё разрушенное захватчиками. Сейчас здесь активно развивались ремёсла, разбивались новые сады и виноградники, а в многочисленных храмах самых разных конфессий шли службы.
Интересное наблюдение современников: 93 процента жителей Тифлиса в начале XIX века составляли армяне. Преобладали они здесь в процентном соотношении аж до Октябрьской революции двадцатого века, будучи самой зажиточной и активной прослойкой населения. Просто для примера, за это время из сорока семи градоначальников Тифлиса (Тбилиси) только двое были по национальности грузинами. Всё это тоже было следствием того, насколько сильно пострадало местное коренное население от постоянных нашествий с юга. Сто лет понадобилось ему, чтобы восстановиться. И всё это время население Грузии защищали русские штыки, не допустив врага на её землю. Спасибо тебе, Россия! Наверное, именно так и говорят сейчас её благодарные потомки.
ebooksa