— Неужели ты очнулся, брат? — Вера смотрит хмуро. — Я думала, что всё. Пиздец тебе. Сколько не стучала — без толку. А тут появилась твоя училка и пожалуйста — разморозился.
Я вздыхаю и ерошу пальцами волосы. Хочется сжать башку, пока она сама не лопнула. По швам уже две недели трещит от мыслей.
Что делать?
Что мне, блядь, делать?
За Настю в груди горело перед операцией — чудом не выжгло.
Слава Богу, перенесла нормально.
Себя вспомнил. Как страшно было. А рядом только Вера. Мать тоже была, но она то с книгой сидела, то бесконечно отходила куда-то. А Вера рядом была.
Хромым сморчком называла, но при этом книжки читала, танк мой любимый втихаря из дома притащила, пока я после операции на растяжке лежал.
Хорошо, что сейчас медицина вперёд шагнула, и Насте не придётся несколько недель в постели провести.
— Вера, я не просто Василину встретил, — поднимаю голову, когда сестра ставит передо мной кофе, а сама прислоняется к столу бедром, смотрит на меня, постукивая ногтем по стеклу стакана с водой, что держит в руках. — Она тогда беременной сбежала. Дочка у меня, Вер, Настенька.
Сестра смотрит на меня, как на сумасшедшего, не моргая.
— Повтори, — сводит брови. Сомневается в моей адекватности?
— Дочь у Адамовны моей. Пять лет. Настя. Моя она, племянница твоя, — в груди щекотно становится. Вера молчит, а из меня как потоком слова идут. — Красивая такая! Косички эти, Вер… Только ножка у неё больная, та же фигня, что и у меня. Но прооперировали три дня назад. Успешно. Всё хорошо будет… Но я, знаешь, под операционной там, думал, с ума сойду от страха… Эй!
Вскрикнуть приходится и даже подскочить, когда в лицо мне плещет холодная вода. Стекает по шее, намочив рубашку.
— Ты нормальная, блин?! Вера!
— Какое сегодня число, придурок? — сестра поднимает бровь.
— Двадцать восьмое! Ты чего творишь?!
— Посмотри на меня, — требует.
Зараза подходит и, встав на носочки, хватает меня за подбородок, пытаясь заглянуть в глаза.