Краткая история династий Китая

Однако в одном существенном отношении минская династия была абсолютно не конфуцианской. Минские императоры предпочитали открытый деспотизм гуманному правлению, опирающемуся на управление образованных чиновников. Этот политический курс был избран еще Хунъу (императоры династий Мин и Цин в истории Китая названы по девизам правления, а не их личными именами — фактически, это был император, правивший под девизом Хунъу, однако эта оговорка, как правило, опускается). В 1380 г. он ликвидировал несколько высших административных постов, сосредоточив исполнительную власть в своих руках. В конце жизни он писал: «Тридцать один год я трудился, исполняя волю Неба, терзаемый переживаниями и страхами, не отдыхая ни дня»³. Однако последствия его переутомления порой оказывались губительными для его подданных. Например, когда до него дошли слухи о том, что губернатор Сучжоу (ещё недавно получивший от него награду за восстановление церемонии распития вина) распространяет революционные идеи, то несчастный был казнен без дальнейшего расследования. Через месяц император признал, что совершил ошибку, но это признание было скорее исключением. Бессчетное количество людей пострадало от ужасных наказаний за незначительные проступки, а несколько чиновников были казнены только за то, что подозревались в умышленном написании уничижительных каламбуров в документах, призванных восхвалять императора. В результате среди чиновничества возрастали конформизм и чувство тревожности. Минули те времена, когда процветали свобода мысли и свобода слова, как это было в начале правления сунской династии. Жизнь китайских чиновников в большей степени, чем когда-либо становилась похожей на жизнь в традиционной английской школе-интернате. И дело было не только в решающем значении государственных экзаменов. Возникла всеобщая одержимость системой рангов и привилегий, которая подкреплялась строго регламентированными цветами одежды. Желтый цвет — цвет императора, а пуговица на чиновничьей шапке в то время, пока он поднимался по иерархической лестнице, успевала поменять девять оттенков. Было установлено множество мелких табу, более подходящих для школы, чем для государственной администрации; нарушения строго карались. Император определил список слов, которые запрещалось произносить и писать, потому что они встречались в его имени или именах его многочисленных предков. Случайное употребление запрещенного слова считалось чрезвычайно серьезным проступком и могло разрушить многообещающую карьеру, препятствовать успешной сдаче экзаменов, а в некоторых случаях каралось смертной казнью. Были установлены и дополнительные правила поведения, например в присутствии императора подданные должны были торопливо пробегать, а не проходить спокойно. Так же были строго регламентированы промежутки времени между отправлениями личных гигиенических потребностей. Как правило, официальные лица жили в небольших помещениях на территории дворцового комплекса, но раз в пять дней они должны были уходить домой; это время получило название «для принятия ванны и мытья головы». Позже уже не существовало специальных помещений для проживания чиновников, но их рабочая неделя увеличилась, был установлен выходной в каждый десятый дни службы, которые назывались первое, среднее и последнее купания. Подобные правила поведения были подробно описаны в книге «Гунгогэ», или «Таблица заслуг и проступков» — своего рода шкале, по которой чиновник мог квалифицировать свои проступки. Одна из самых объемных книг такого рода была написана еще при правлении династии Юань, но eё издание приходится на минскую эпоху. Она включала десять разделов, каждый из которых рассказывал об определенных служебных ошибках, совершаемых чиновниками. В разделе о пьянстве, среди прочих прегрешений, упоминалось:

Продолжительные возбуждающие мысли 10 Демонстрация обнаженных частей тела в случае справления нужды в ночное время 1 Распутные мечты 1 Подобные мечты влекут распутное действие 5 Пение фривольных песен 2 Разучивание фривольных песен 20 Не уступил женщине дорогу на улице 1 Если при этом взглянул на женщину 2 Если продолжительное время смотрел на нее 5 Если позволили себе похотливые мысли о ней 10 Если вошел в жилище чужой женщины без предварительного оповещения 1 Рассказывал чужой женщине о любовных делах 10 Если это было сделано с целью вызвать в ней мысли о возбуждении 20 Рассказывал непристойные истории с целью возбудить женщину 20 Исключение: случай, когда подобные истории рассказываются с целью вызвать чувство стыда у женщины⁴.

Подобный пуританский подход был немыслим при предыдущих династиях, он появился лишь при династии Юань, особенно в той части, которая касается полной изоляции женщин (однако вполне вероятно, что это была вынужденная мера их защиты от монгольских солдат). Однако ханжество стало типичной чертой конфуцианцев при правлении династий Мин и Цин, когда возрастающий деспотизм правителей служил как раз для усиления этого качества свойственного и английской старомодной школе. Первый император Мин позаимствовал у монголов и такой вид наказания, как порка стеблями тростника, что также говорит в пользу проведенной нами аналогии. Чиновники, которые вызывали недовольство у Хунту и его последователей, подвергались публичной порке. Бывали даже случаи, когда провинившегося забивали до смерти.

Неудивительно, что многие чиновники предпочитали уйти со службы. На тот момент образовалось множество семей служилого класса, которые могли себе это позволить. В других обществах посты получали при наличии земельных владений. В Китае при поздних династиях земельные наделы получали при наличии поста на государственной службе. Выходцев из семей потомственных ученых имели достаточно, земли, для того чтобы жить не испытывая нужды и поэтому целиком и полностью посвящали себя общественной жизни, живописи, поэзии и в качестве элиты местного общества решали некоторые важные вопросы, не получая за это вознаграждения.

Размышления о таком приятном, хотя и во многом паразитическом существовании, содержатся в официальной биографии Шэнь Чжоу, одного из наиболее выдающихся художников того времени:

Шэнь Чжоу родился в Чаньчжоу [в 1427 г.]. В период Юнлэ его деду был предложен высокий пост в правительстве, от которого тот отказался. Он построил себе небольшой домик-мастерскую, который назвал Западным домом и где каждый день принимал гостей и распивал с ними вино. Его дядя Чжэнцзи и отец Хэнцзи, ушедшие со службы ученые, тоже построили себе дом из бамбука, где читали, сочиняли стихи и рисовали. Даже слуги в их доме были образованными людьми, ценившими литературу и каллиграфию. Когда Шэнь Чжоу подрос, он прочел все книги, которые смог найти. В поэзии он подражал Бо Цзюйи, Су Дунпо и Лу Ю, в каллиграфии следовал Хуан Дунцзяню, и в этих видах искусства он добился восхищения всего мира. Однако наибольших успехов он добился в живописи, удостоившись чести быть признанным лучшим художником династии Мин. Губернатор хотел порекомендовать его на государственный пост, но Шэнь Чжоу, обратившись за советом к «И цзину», отказался от предложения, после чего ушел в отставку. Он жил в прекрасной местности, изобилующей ручьями, бамбуковыми рощами и с павильонами, окружавшими его роскошный дом, в котором было множество книг и антикварной бронзы. Известные ученые со всей страны приезжали к нему в гости. Его добродетели и литературный талант действительно были светочем того времени. Он ко всем относился благосклонно, однако тех, кому он мог открыть свое сердце, было совсем не много. Его лучшими друзьями были У Kуань, помощник главы управления государственных дел, Ду Му, главный командующий управлением военных дел, Вэнь Линь, губернатор Вэньчжоу, и его сын Вэнь Чжэнмин, художник. Все они были высокочтимыми гражданами, людьми благородного происхождения, вдохновленные духом древности, чистые и прямодушные, подобно золочу и нефриту⁵.

Книга, в которой Шэнь Чжоу нашел совет избегать активной деятельности, была «Каноном перемен» («И цзин»), руководством для гаданий, датируемым раннечжоуским периодом, в которой, однако, присутствуют многочисленные позднейшие вставки. К ней часто обращались великие люди в истории Китая, также она приобрела популярность на Западе среди людей, желающих добавить что-нибудь к своему гороскопу. Как и в большинстве предсказательных систем, советы были весьма общими («будет прогресс и достижение, но следует быть решительным и точным в своем поведении») или загадочно непоследовательными («образ проникновения находится под ложем, молодая лиса намочила хвост, переправляясь через поток»), поэтому вопрошающий обычно решал, что лучше всего поступать так, как ему нравится. Трудно поверить, что Шэнь Чжоу понадобился совет предсказателей, чтобы вести такую же приятную жизнь, какую вели его отец, дядя и дед.

Череда морских экспедиций начала XV в. прервалась так же неожиданно, как и началась. Позже морские путешествия возобновились, но маршруты были уже иными, благодаря чему в страну попал один из самых восприимчивых и способных иностранцев среди тех, кто побывал на китайской земле и составил записи своих впечатлений.

В 1571 г. Маттео Риччи готовился стать иезуитом, шел тридцать первый год с того дня, когда с целью «спасти и наставить ближних на путь истинный» было создано Общество Иисуса. Он отправился в Западную Индию, в Гоа, где на протяжении четырех лет (с 1578 г. по 1582 г.) преподавал в церковной общине и занимался самообразованием, пока его не отправили в Макао, после того, как китайцы дали разрешение португальцам основать там торговый порт. В 1583 г. он вместе со своим другом основал первую миссию в Китае, но прошло восемнадцать лет, прежде чем они попали в императорский дворец в Пекине и получили разрешение преподнести дары, которые привезли из Европы.

Удивительные вещи произошли с ним за это время. Риччи невероятно быстро изучил китайские иероглифы до такой степени, что смог составить словарь и пособие по китайской грамматике для себя и своих собратьев. Он изучил самые известные произведения китайской классической литературы и перевел пять из них на латынь. Он отмечал, что «ни одно из языческих обществ, известных Европе, не знало так глубоко свою древнюю историю, как знают китайцы». Особенно он симпатизировал древнему философу Кун Фу-цзы, который «предпочитал спокойно наблюдать за птицами, имеющими отношение к будущему, чем развивать ложные представления относительно него» и назвал его латинским именем Конфуций. Затем он приступил к написанию собственных книг на китайском языке включив в них огромное количество упоминаний о христианстве, сочинил книгу о моральных парадоксах и трактат о дружбе в форме диалога с китайским ученым, который стал настолько популярен у китайцев, что они перепечатывали его несколько раз, а также перевел первые шесть книг Евклида. Он создал карту мира, «поместив Китай в самом центре, что отвечало представлениям китайцев о местонахождении их государства, и доставило им огромное удовольствие и удовлетворение»⁶. Он носил шелковые одежды китайских чиновников, которые нарекли его Ли Матоу («Ли» был наиболее подходящим фамильным знаком для «Риччи» в китайском языке, в котором отсутствует звук «р», а «Матоу» — производное от Маттео). Закономерным вопрос, который позже возник в Риме, был следующим, кто кого обратил в свою веру?

Риччи, в отличие от иностранцев, приезжавших в Китай после него, понимал, что расположения китайцев можно добиться только адаптируясь к местным идеям, вместо того чтобы опровергать их. Отчасти это была сознательная политика, направленная на распространение веры, однако это также было и следствием широты его взглядов и интересов. Риччи был превосходным путешественником, редко воспринимающим неизвестное как нечто недостойное внимания, обладающим невероятно острым восприятием и способностью описывать увиденное. Отличным примером может послужить его заметка о книгопечатании в Китае:

Их способ производства печатных книг весьма изобретателен. Текст пишется чернилами кистью из лучшего волоса. Затем лист переворачивается и накладывается на деревянную доску. Когда бумага полностью высыхает, ее ловко снимают и на доске остается только тонкий слой бумаги с отпечатавшимися знаками. Затем стальным резцом рабочий срезает поверхность дощечки вокруг контуров иероглифов, пока они не начинают выступать, подобно барельефу. С такой дощечки умелый печатник может сделать до полутора тысяч копий в день. Китайские рабочие делают их так быстро, что это занимает ровно столько времени, сколько у нашего печатника уйдет на набор шрифта и внесение необходимых исправлений⁷.

Единственное, чему китайцы хотели учиться у Риччи, так это естественным наукам, а отнюдь не христианской религии, и именно знания новых западных технологий обеспечивали иезуитам место при дворе. Риччи надеялся, что эти две составляющие будут идти рука об руку, отмечая в своих записях, что «китайцы не спешили принимать целительное духовное снадобье, пока оно не было приправлено интеллектуальной добавкой». На самом деле эта «интеллектуальная добавка» была явно несвежей, потому что Риччи излагал устройство вселенной по Птолемею, а учение об элементах по Аристотелю, от чьих концепций Европа уже отказалась. Однако поскольку во многом остальном он был прав, достаточно забавно читать о том, как он удивлялся глубине незнания китайцев, даже не подозревая о собственном невежестве:

Они никогда не слышали о том, что небо — это твердая субстанция, что каждая звезда занимает определенное место на небесах, что звезды не перемещаются беспорядочно, а что существует десять небесных светил, которые двигаются за счет противодействующих сил. Их познания в области астрономии были столь примитивны, что не включали информацию о существовании эксцентричных орбит и эпициклов⁸.

Еще более резко он выражался относительно китайского учения об элементах, которое, по его мнению основывалось на древних ненаучных основаниях, хотя его собственная теория, восходящая к Эмпедоклу и Аристотелю, была столь же устаревшей:

Не имея иных основ, кроме древних знаний, китайские ученые полагают, что существует всего пять элементов. Никто из них никогда в этом не сомневался. Эти элементы — металл, дерево, огонь, вода, и земля... Отец Маттео не обратил должного внимания на их веру в древние традиции [Риччи постоянно пишет о себе в третьем лице]. Он сообщил им, что существует четыре элемента, не больше и не меньше... Он написал по этому поводу комментарий на китайском языке, в котором отбросил теорию пяти элементов и обосновал теорию из четырех⁹.

Однако скорее именно технические открытия, нежели западные теории, позволили иезуитам в 1601 г. достичь своей цели в Пекине. Они томились в тянь-цзиньской темнице, брошенные туда коррумпированным евнухом, который намеревался присвоить себе подарки, предназначавшиеся императору, когда совершенно неожиданно пришел императорский указ, предписывающий священникам явиться ко двору. Позже им рассказали, что император вдруг спросил: «Где эти часы, я спрашиваю, где часы, которые звонят сами по себе? Те, которые иностранцы привезли мне, как они пишут в своей петиции»¹⁰. Вот так механические часы открыли им дорогу ко двору. Император Ваньли, избалованный и слабохарактерный, правил из глубин своего дворца и не допускал к себе никого, кроме евнухов, поэтому Риччи так и не получил у него аудиенции. Привезенные им из Европы подарки забрали евнухи, чтобы передать императору, и те же евнухи, сообщившие о том, что император одобрил преподнесенные ему дары, вновь появились у Риччи только после долгого ожидания в состоянии неопределенности. Некоторые дары были религиозными - распятие, статуэтка девы Марии и несколько священных реликвий, однако именно часы послужили причиной того, что священнослужители получили разрешение на сооружение христианской церкви в Пекине. К часам были приставлены двое сведущих в математике евнухов, которые должны были заводить часы по мере надобности. Говорят, что это поручение упрочило их политическую власть, так как император все время держал игрушку рядом с собой и, таким образом, евнухи все время были рядом с ним. Однажды, когда мать Ваньли попросила показать ей чудо часы, император испугался, что она захочет оставить часы у себя, и, перед тем, как передать часы на ее половину дворца, он отключил механизм. Он уже подарил ей статуэтку пресвятой девы Марии.

Значение механических часов оценил по достоинству некий иезуит, описавший события, произошедшие после смерти Риччи. Прожив девять лет Пекине и являясь выдающимся ученым, сведущим как в западной науке, так и в китайской классике, Риччи добился некоторого уважения и известности, поэтому после его смерти китайские друзья-чиновники посоветовали иезуитам обратиться к императору с просьбой выделить для захоронения почетное место, чтобы участок был достаточно большим для возведения церкви и обители для миссионеров. Это была смелая идея. В истории Китая еще не было ни одного прецедента, чтобы иностранец был удостоен такой чести. Но все же предварительные приготовления были сделаны, и миссионеры остались дома в тот день, когда письмо было передано ко двору на рассмотрение императору.

«Когда император получил петицию, Тот, кто держит в своих руках сердца царей, вне всякого сомнения, напомнил монарху о тех дарах, которые ему преподнесли иезуиты, тем более, что рядом с ним стояли часы, которые он никогда не выпускал из поля зрения»¹¹.

Бог, вне всякого сомнения, сделал это напоминание поскольку ответ был положительным.

Основной вывод, который сделал Риччи, познакомившись с китайским мировоззрением, заключался в том, что. в конфуцианских ритуалах нет ничего нечестивого:

Образованные люди [чиновники] отрицают, что они являются сектой, и считают себя классом или обществом, созданным для лучшего управления и общего блага государства. Можно сказать, что учение этого образованного сообщества совсем не противоречит христианским принципам, а само сообщество может извлечь для себя большую пользу из христианства, развиться и усовершенствоваться с его помощью¹².

Риччи было приятно найти у Конфуция высказывание, которое почти буквально повторяло Золотое правило святого Маттео: относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы они относились к тебе. Ему также было приятно отметить, что принцип сыновней почтительности соответствует пятой заповеди. Однако главным его выводом относительно конфуцианства — который позже стал предметом спора о ритуалах и привел к концу деятельности иезуитов в Китае — было то, что в церемониях, посвященных Конфуцию или духам предков, не было ни элементов идолопоклонства, ни религиозных предрассудков. Это была просто дань почтения усопших. На этом основании Риччи даже испросил разрешения посетить церемонию в Храме Неба в Нанкине. Его описание этого события показывает, что он осознавал то, как тонок был лед, по которому он шел (курсив мой):

Высокопоставленные особы, имеющие отношение к литературе, отмечают торжественный день жертвоприношения в честь Конфуция, если слово «жертвоприношение» здесь уместно... За день, до этого действа они приглашают главу городи посетить репетицию оркестра. Отец Риччи был приглашен на репетицию и, поскольку для него не стоял вопрос о посещении самой церемонии жертвоприношения, он принял приглашение... Отца Маттео сопровождали дети чиновников городского управления. Священники, из которых состоял оркестр, были одеты в роскошные одеяния, как если бы они собирались присутствоватьна жертвоприношении»¹³.

Более тревожным был тот факт, что он заметил множество людей, которые, несомненно, пришли поклониться праху великих людей, мемориальные гробницы которых были расположены в центре города. Со свойственной ему проницательностью, Риччи пришел к выводу, что восприятие этого ритуала различается в зависимости от класса, к которому принадлежит тот или иной человек:

Люди, в общем, не делают различий между почтением памяти усопших и поклонением божествам, потому что именно к божествам они обращаются при проведении этих ритуалов. Для образованных классов — это церемонии, проводящиеся в знак признательности за полученные ими блага, однако, простые люди, вне всякого сомнения, смешивают эту практику с поклонением божествам¹⁴.

Мысль о том, что религия — это опиум для народа, была высказана еще философом Сюнь-цзы за две тысячи лет до этих событий. По поводу подобного обряда он говорил: «Для благородных мужей — это социальная практика, для людей низкого происхождения это поклонение духам»¹⁵.

Признав чистоту конфуцианских обрядов, миссионеры, тем не менее, буквально на каждом шагу наблюдали явные признаки идолопоклонничества. Буддийские и даосские храмы были переполнены изображениями гневных божеств и толпами приверженцев этих религий. Популярные в Китае верования были не менее многочисленными и многообразными, нежели в Индии. Так было всегда и так оставалось до недавнего времени. Даже священные тексты начала XX века для достижения успеха взывали к помощи шести сотен божеств:

В добавление к вышесказанному, взываем к следующим божествам: божествам десяти направлений; всем бессмертным и мудрецам; небесному воинству; десяти высшим божествам; божествам луны, солнца и девяти главных звезд; божествам трех чиновников и четырех мудрецов; звездам пяти направлений; богам, охраняющим четыре пары небесных ворот, тридцати шести богам-громовержцам, охраняющим небеса; богам двадцати восьми главных звезд зодиака божествам-покорителям злых духов; верховному небесному божеству, Будде долголетия; божествам Кану и Ди Цзы; великим божествам триграмм девяти звезд; второстепенным чиновникам пяти направлений; второстепенным богам десяти направлений ворот и божествам кухонь; божественным генералом ответственным за год, месяц, день и час; божествам и духам четырех морей; девяти рек, пяти гор, четырех углов; холмов, лесов, рек и озер, колодцев и ручьев, каналов и заливов, двенадцати речных истоком, всем богам; чэнхуанам и их подчиненным; местным божествам; божествам дорог и мостов; божествам деревьев и бревен; божествам духовных командующих и солдат под командованием священнослужителей ко всем духам, ответственным за соблюдение запретов, приказов, писаний и правильного религиозного пути¹⁶.