— Спать-то ему нужно было. А нам он доверял, и мы просто тихонько снимали сумку с крюка, вытаскивали пару-тройку страниц и потом клали обратно. Кое-что даже записывали на клочках, так, баловства ради. Вскоре мы наткнулись на заклинание, отбиравшее память у одного человека и передававшее её другому. То есть это я сейчас знаю, как оно действовало, а тогда мы решили, что «поделиться памятью» это как поделиться воспоминаниями: из- за того, что ты кому-то о них рассказал, от тебя не убудет.
Он затянулся, прикрыв глаза и хмурясь.
— Паскудней всего, что Петер сам предложил мне это. Видел, как я мучился из-за того, что не могу вспомнить родителей, — и настоял. Что ж, я и не думал отказываться. Мы вообще не слишком верили в эти штуки. Нисифоро-то, сколько ни помавал руками, ничего не добился, — так он был маг, а мы — два сопляка.
— Где-то когда-то, — сказал ведьмак, — я слышал старую сказку об ученике волшебника... и о мётлах, которые он опрометчиво пытался себе подчинить.
— И снова в самую точку, милсдарь Стефан. С самого начала всё пошло наперекосяк. Мы очертили мелом круг, нарисовали звезду, нанесли какие-то знаки... не спрашивайте какие, сорок лет прошло! Конечно, мы и предположить не могли, что именно в ту ночь некая дама не устоит наконец перед помощником штурмана, а тот, соответственно, не долго простоит у штурвала. И нас занесёт за Межу. До сих пор не знаю, сыграло ли это свою роль, но... заклинание сработало.
Мы стояли в круге свечей, и наши тени накладывались одна на другую, а когда я прочёл слова заклинания, — как будто... срослись, что ли? Это было странное и жуткое ощущение, помню его до сих пор. Как будто в тебя вливают кого-то другого: в твоё тело, в твою голову, в мысли твои... Как будто появился некто второй и встал ровно на то же место в этом мире, которое прежде занимал только ты один. В первый миг я просто оцепенел от ужаса, и Петер — это видно было по его взгляду — тоже испугался. Но отступать было некогда, я взял заранее приготовленный кинжал и... в рукописи это называлось «укоротить».
— Укоротить?! — не сдержалась Мойра.
— Вот так, провести ножом у самых ступней, как будто отрезать тень. — Капитан взмахнул ладонью в воздухе. - А затем прижечь.
— Но Петер никогда не прижигает! — ахнул Марк. - Просто укорачивает, и всё.
— Может, у него напрочь отрезало память о том, что тогда произошло. А может, наоборот. Может, он слишком хорошо помнит, что было дальше.
Ахавель затянулся, выдохнул густое облако дыма. И начал снимать перчатку с увечной руки.
— А дальше, — сказал он, — было вот что. Откинулся люк, и в трюм ворвался взбешённый Нисифоро. Не знаю, может, он таким образом нарушил герметичность пространства, в котором проходил ритуал. А может, просто вызвал сквозняк. Но огонёк свечи, которой я должен был прижечь разрез, перекинулся на тень. Петер закричал. Никто и никогда на моей памяти не кричал настолько жутко и отчаянно. Дальше... дальше всё произошло моментально. Пламя сожрало тень Петера и сей же час откатилось от края круга назад — так откатывается морская волна, наткнувшись на преграду. Кожу руки обожгло, я заорал и упустил свечку, отшатнулся... И вышел из круга.
Ахавель вскинул руку без перчатки — деревянную кисть с вырезанными на ней линиями жизни, рока и предназначения.
— Мне повезло: плоть огонь жрал чуть медленнее, чем тень. Тот самый лекарь, который лишил нас отцовских сбережений, избавил меня и от обугленных остатков пальцев. Но это потом. А тогда я упал на колени, воя от боли. Нисифоро вскинул руки и начал произносить заклинание. Уж не знаю, чего он хотел добиться, но вряд ли того, что получил. Наверное, ему следовало внимательнее смотреть себе под ноги: он ведь наступил на меловую линию... а может, дело в том, что Нисифоро просто был слабым магом и неудачником, не знаю. Я увидел, как он запинается на полуслове, хватается за горло, хрипит и падает на пол. Петер к тому времени уже лежал бездыханный. А я... мне хватило ума подбежать к какому-то ящику, накрытому парусиной, сорвать её и... — он пожал плечами, — что ж, я как- то успел сбить пламя до того, как потерял сознание от боли. Потом... потом были несколько дней, которые я помню фрагментами. Было больно здесь и здесь, — Китобой показал на деревянную кисть и прикоснулся к виску. —
Старые воспоминания возвращались постепенно. Причем это были не мои воспоминания, так что я видел самого себя как бы со стороны, а Петера — не видел вовсе. И остался один день — день перед отплытием, — о котором я так ничего и не помню.
Позже, когда я пошёл на поправку, мне рассказали, что спасли нас по чистой случайности. За Межой каравелла вроде как налетела на что-то, и боцман отправил нескольких матросов проверить, нет ли течи. Они нас и обнаружили.
Капитан снова затянулся.
— Нас — это меня и Нисифоро. Петер пропал, просто исчез, словно его никогда и не было. А Нисифоро сошёл с ума. Это поняли не сразу, сперва-то он просто молчал и глядел на всех диким взглядом. Беднягу отвели в каюту и решили, что ему нужно немного отдохнуть. Потом кто-то догадался заглянуть к нему и предложить подкрепиться. Предложение запоздало, поскольку Нисифоро как раз перекусывал. Запихивался обрывками каких-то листов.
— Копиями Манускрипта.
— Скорее всего. Наверняка сложно было сказать: он их перед употреблением как следует измельчил. Вот, собственно, — развёл руками Китобой, — и вся история.