— А потом? — спросил Марк. — Потом вы с ними встречались?
— В Чердиане я видел одного нищего, очень похожего на Нисифоро. Но вряд ли это он, ему ведь ещё тогда было хорошо за шестьдесят. А что до Петера... Петер умер сорок лет назад, во время ритуала. Тот, кто завладел его телом... — Ахавель покачал головой. — Это существо точно не Петер.
— Потому что не взрослеет?
— Нет, милсдарь ведьмак, не поэтому. Я ведь... я виделся с ним. Давно, ещё до того, как начали приходить те записки. Он, похоже, не знал, что я выжил, — или, по крайней мере, не был в этом уверен. Чтобы не вдаваться в подробности, — Китобой глянул на Марка, — я наведывался тогда в один дом. У моей дамы были дети; обычно, когда я приходил, они уже спали, но в тот раз дама никак не могла их уложить. Им казалось, что кто-то заглядывает в окно (а это был второй этаж). Я отправился в сад, убедиться, нет ли там вора или ещё кого — и нос к носу столкнулся с этим псевдо-Петером. Тогда мы оба были слишком потрясены, он сбежал, я... я больше не ходил в тот дом. Через полтора года это существо отыскало меня. Обвинило в краже воспоминаний и атаковало. Я отбивался, хотя понимал, что долго не продержусь. Он был невероятно проворен и столь же зол.
— Что же его остановило?
— Сам не знаю. Может, подоспевшие на шум стражники, но вряд ли. Он бы легко с ними справился, просто играючи. Так или иначе, он сбежал, а потом... потом время от времени стал присылать письма. Я подозреваю, с памятью у него действительно не всё в порядке, иногда он просто забывает о моём существовании, потом вспоминает, и всё начинается по новой. — Ахавель пожал плечами. — Сами по себе письма меня не тревожили. Раздражали, но не сильно. А вот когда я узнал о всех тех детях... Тогда я взялся за дело всерьёз.
— Похоже, — сказал ведьмак, — это у вас семейная черта: браться за дело всерьёз. Но я так и не понял, отчего именно вы решили, что он — не Петер.
— Потому что я видел, как он ведёт себя, как выглядит, как разговаривает... Я думал об этом, милсдарь Стефин. И пришёл к выводу, что, лишив Петера тени, превратил его в вампира.
— Логично. А если я выколю вам глаз, я превращу вас в циклопа. Хотите знать моё мнение? Мальчик, безусловно, изменился. Что-то такое вы сотворили с его памятью, и наверняка не только с ней. Если Мойра расшифрует Манускрипт, это, возможно, даст нам ключ к разгадке. А потом... как знать, вдруг нам удастся провести ритуал и всё повернуть вспять?
Печёнка сухо рассмеялся:
— Да вы, милсдарь Стефан, ещё больший кудесник, чем мы полагали. Когда вы говорите о том, чтобы «всё повернуть вспять», имеете ли вы в виду всех тех детей, которые были похищены? Все семьи, которые в итоге распались?..
— ...Всех тех, кого вам пришлось ограбить или убить, чтобы попасть сюда? Нет, милсдарь Брендан, я мыслю не так масштабно. Я верю в то, что закон справедливого возмездия редко срабатывает. Нельзя сотворить ровно столько же добра, сколько было сделано зла. Но можно попытаться исправить то, что исправимо. Попытаться уменьшить количество зла.
— Иногда, — отчеканил старый судья, — можно сделать только одно. Устранить источник зла. Прижечь то, что невозможно залечить.
Ведьмак поднялся и пожал плечами:
— Прижечь? А я-то думал, вот буквально только что наш уважаемый капитан исчерпывающе пояснил, чем чревато прижигание.
Ахавель тоже поднялся.
— Эта болтовня, — сказал он, — стоит меньше, чем щепоть золы.
Он демонстративно выбил свою трубочку и с насмешкой посмотрел на Стефана.
— Вопрос заключается в том, как вы поступите, когда эта тварь приставит клинок к вашему горлу. Все разговоры о добре и зле в конечном счёте сводятся к этому.
Ответить ведьмак не успел: снаружи раздался стук металла о дерево и сразу несколько голосов закричали: