– Мы уже вышли из мадьярских земель. Теперь мы в Болгарии, – однажды утром сообщил Меир.
Для Роба это мало что значило, ведь вокруг были все те же негостеприимные скалы, а на высоте ветер все так же безжалостно хлестал по лицу. По мере того как погода становилась все более суровой, путешественники облачились в разнообразные верхние одежды, скорее теплые, нежели красивые. Вскоре караван походил на сборище диковатого вида людей в пестрых толстых куртках и накидках.
Пасмурным утром вьючный мул, шедший за конем Гершома бен Шмуэля, споткнулся и упал. Передние ноги разъехались, потом левая с громким треском сломалась под тяжестью груза. Обреченное животное закричало от боли, почти как человек.
– Помоги ему! – воскликнул Роб. Меир бен Ашер вытащил длинный кинжал и помог мулу единственно возможным способом, перерезав трепещущее горло.
С мертвого мула незамедлительно стали снимать поклажу. Когда дошла очередь до узкого кожаного мешка, Гершому и Иуде пришлось взяться за него вдвоем. Последовала перепалка на их языке. Оставшийся мул был и без того перегружен поклажей, включавшей один из кожаных мешков, и Гершом, как догадался Роб, совершенно справедливо утверждал, что второй такой же мулу уже не снести.
Позади них скопились другие путешественники, громкими криками выражавшие недовольство – им отнюдь не улыбалось отстать от основной колонны. Роб подбежал к евреям:
– Бросьте мешок в мою повозку.
Меир заколебался, потом отрицательно помотал головой:
– Не надо.
– Ну, так и ступайте ко всем чертям! – грубо выкрикнул Роб, рассерженный отказом, который подразумевал недоверие к нему.
Меир что-то сказал, и Симон бегом бросился вслед за Робом.
– Мешок погрузят на мою лошадь. Можно, я поеду в повозке? Только до тех пор, пока мы сможем купить другого мула.
Роб жестом предложил ему садиться, забрался на козлы и сам. Долгое время он ехал, не произнося ни слова. Для урока фарси не было настроения.
– Ты просто не понимаешь, – обратился к нему Симон. – Меир обязан держать мешки при себе. Это не его собственные деньги. Меньшая часть принадлежит семье, а бóльшая – это деньги пайщиков.
От этих слов на душе у Роба стало легче, но день выдался явно неудачный. Дорога была тяжелой, а присутствие в повозке еще одного человека увеличивало нагрузку на Лошадь, так что она весьма заметно утомилась к тому времени, когда на вершины гор пала тьма и пришлось разбивать лагерь.
Им с Симоном, прежде чем садиться за ужин, надо было еще навестить больных. Сильный ветер буквально гнал их до самой повозки керла Фритты. Ожидала их там горстка людей, и среди них, к удивлению и самого Роба, и Симона, находился Гершом бен Шмуэль. Коренастый силач задрал свой кафтан, развязал штаны, и Роб увидел безобразный багровый нарыв на правой ягодице.
– Скажи ему, пусть наклонится.
Гершом замычал, когда в него вонзилось острие скальпеля. Брызнул желтый гной. Потом больной стонал и ругался на своем языке: Роб давил на нарыв до тех пор, пока не выдавил весь гной и не показалась чистая кровь.
– Он не сможет ехать верхом. Несколько дней не сможет.
– Но он должен ехать! – воскликнул Симон. – Нельзя бросать Гершома!