А ему нравилось, что я рисую и играю на скрипке.
В одиннадцатом классе нашей идиллии пришёл конец.
Он стал без причины уходить с уроков.
Потом стал пропускать целые дни.
Он отмахивался. Придумывал отговорки. А я, дура, верила.
Однажды я пришла к нему после уроков и увидела, что он как ни в чём не бывало играет в компьютер. В бардаке. Полуголодный. И невменяемый.
– Отстань, – в который раз повторил он, возвращаясь к игре. – «В школу ходи», «Срач убери»… Достала!
– Жень, что у тебя случилось?
– Отстань!!!
Меня напугала эта вспышка ярости. Женя выглядел психованным, хотя раньше мне казалось, что добрее и апатичнее нет никого на свете.
Как будто это был не он.
На следующий день он всё-таки появился в школе, но в упор игнорировал меня. Пересел на последнюю парту.
И я к нему не подходила. Изо всех сил демонстрировала обиду.
Двойки сыпались на Женьку как из рога изобилия. Его это злило, он рвал тетрадки и грубо матерился, словно пытался убить нежеланную оценку. Спустя примерно месяц он вообще перестал обращать внимание на свою успеваемость. Ему было абсолютно по барабану, сколько двоек и колов он наполучал, теперь его бесили только учителя. Одноклассники давно перестали с ним общаться.
И я тоже.
Может, это не по-товарищески, но я почти к нему не лезла. Наши редкие разговоры заканчивались его истериками.
А ещё я тогда от него узнала, что я, оказывается, «сука».
И девчонки подливали масла в огонь, шепчась по углам. Будто гадина Пономарёва отвернулась от своего парня, когда ему плохо. Будто он злится из-за того, что «она ему не даёт».
До сих пор поражаюсь, как в драку не полезла. Помню, часто снилось, как я расцарапываю морды особо языкастым сплетницам.
Правда была слишком горькой.