Поколение

Первой очнулась Кира. Она легко, словно рыба-вьюн, выскользнула из объятий Бурова и, отступив на шаг, остановилась перед ним — такая же обворожительно-красивая, дразнящая, какою была минуту назад, когда вбежала на кухню.

— Уф-ф! Вот это силища! — со смехом выдохнула она и, поправив волосы, посмотрела на Бурова все тем же светящимся взглядом, который вновь, словно магнитом, потянул Михаила к ней. Но он сдержался. Горячий туман, застлавший голову, стал проходить, и лицо его перестало возбужденно вздрагивать.

Через несколько минут Буров сидел за столом рядом с Терновым и, выпив вместе со всеми рюмку водки, ковырял вилкой закуску, размышляя, что же с ним только что произошло.

Хозяйка, как и прежде, время от времени поднималась из-за стола и подходила то к одному, то к другому гостю, все такая же легкая, приветливо-радостная, какой она была до этой их странной встречи на кухне. Кира заботливо пододвигала закуски, роняла две-три фразы, проявляя ко всем одинаковое внимание, как и положено хозяйке. Она приветливо скользнула взглядом по лицу Бурова и, пододвинув ему чесночный соус, все тем же ровным голосом сказала:

— Отведайте, Михаил Иванович, это меня научили делать в Грузии, — и тут же повернулась к Терновому, заговорила с ним. Ничто не выдавало в ней того возбуждения и того страстного смерча, с которым она ворвалась в кухню и закружила Бурова.

«Какая-то чертовщина, — думал Буров, — конечно, это все вино…» — Он поднял голову и обвел взглядом гостей. До него никому не было дела. Теперь Кира склонилась к плечу мужа и что-то весело говорила ему, а тот, продолжая жевать, согласно кивал ей.

Лицо Сарычева сейчас выражало привычную учтивость и любезность. «Все хорошо, дорогая. Все, как и должно быть», — будто говорило оно.

Буров еще раз осмотрел гостей и опять ничего особенного не заметил. Застолье шло своим чередом, и он уже был готов поверить, что все, что случилось на кухне, ему просто пригрезилось. Но он-то знал, что это не так!

Позже в своем сознании Буров много раз проигрывал этот странный эпизод. Он и не мог назвать его иначе. Именно странный. Не мальчишка ведь! Да и не в его это характере. Он, конечно, не пуританин, но никогда вот так не бросался очертя голову в объятия женщины, а ведь был и помоложе, да и в ситуации попадал разные.

«А может, женщины такой не встречал?» — ехидно спрашивал Бурова бесенок, поселившийся в нем с того вечера. Этот незваный бесенок заставлял Михаила думать так, как он прежде никогда не думал. Все было непривычно, тревожно, но и сладостно, будто в нем просыпалась давно забытая молодость.

«Жизнь проходит, а ты все в суете, в закруте, — шептал бесенок. — Работа, семья, завод, институт, дом, сыновья, жена, а ты, как белка в этом колесе, — по кругу, по кругу…»

«Счастья вам в семейной, а также личной жизни», — вспомнилась Бурову застольная шутка Сарычева на том же новоселье, и его тогда покоробило от этого пошловатого тоста. Он с неприязнью и даже злостью подумал о Сарычеве, будто именно тот был виноват в том, что сейчас происходило с ним. Человек прямой и ревностно дороживший справедливостью, Буров и в малой мере не мог переложить свою вину на другого. Но сейчас получалось именно так, и это злило его. Сарычев не мог быть виноватым в его «грехе», хотя отношения в их семье не только удивляли Бурова, но и вызывали протест.

Наблюдая жизнь Сарычевых в течение нескольких месяцев, Буров понял, что это какая-то придуманная семья, семья-фикция. Он видел, что совместная жизнь этой супружеской пары даже не союз, а странный сговор двух людей. Их объединяет удобство жизни под одной крышей, формальное прикрытие «муж и жена» и еще что-то неведомое Бурову. Видимо, их сговор имеет какое-то серьезное преимущество по сравнению с жизнью в одиночку и оставляет за каждым право быть свободным, жить той самой «личной жизнью в семье», о которой с пошлинкой говорил Сарычев.

Нет, такое выше его понимания, да и не ему судить об этом. И все же его выбили из наезженной колеи непонятные Сарычевы. Если у них все так просто, все отлажено, то его, Бурова, это опрокидывает, кладет на лопатки, и он готов защищать и себя и свою привычную жизнь.

Он так и решил. Вот войдет сейчас Кира Сарычева в его кабинет, и он сделает все, чтобы вернуть их отношения в те рубежи, на каких они пребывали до «случая на кухне». Он даже ухмыльнулся смешному словосочетанию и несколько раз мысленно произнес «кухонная история», «кухонный эпизод»… Это настраивало его на несерьезный, игривый лад, и ему было легче поставить на этой истории точку.

Собственно, что произошло? Да ничего. Какой-то сумасшедший порыв, затмение. Они просто постояли, обнявшись, в электрическом поле высокого напряжения и разошлись. Вот и все. Наверное, подобное случается и с другими. И если с ним не было такого раньше, то причина этому — его замотанность. Ведь он не помнит, когда смотрел на женщин нормальными глазами здорового мужчины.

«А если бы за стеной, в гостиной не было людей, — лукаво высунулся из-за плеча Бурова бесенок, — что тогда было бы с тобою? Шагнул бы дальше?» — «Шагнул. И все равно это был бы только порыв, затмение — оправдывался Буров. — Порыв, и ничего больше». — «А почему же ты испугался и вот уже вторую неделю избегаешь встречи?» — «Не испугался, а нахожусь в большом «закруте», потому и пропустил два занятия по языку. Вот если бы я совсем бросил эти занятия, тогда бы действительно струсил, а я не бросил…»

Буров поднялся из-за письменного стола и прошел в конец кабинета, где стоял длинный стол для заседаний, и сел в торце его. Зазвонил особый, «личный» телефон, все другие «перекрывались» секретаршей Зоей Петровной. Буров не поднял трубки. Сейчас ему не хотелось говорить ни с кем, тем более с домашними. Наверное, звонила Маша, чтобы спросить, ждать ли его к ужину. Ничего, справится у Зои Петровны: она же знает, что у него сегодня занятия.

Кира Михайловна преподавала иностранные языки аспирантам в их институте, и Буров перед своей поездкой в ФРГ решил «подновить» свой немецкий. Командировка длительная, ему многое там предстоит выяснить и постичь. Надо быть «во всеоружии». Он уже второй месяц дважды в неделю занимался с Сарычевой. Но вот произошел непредвиденный перерыв в их занятиях, и Буров теперь восстанавливал их.

Дверь приоткрылась, секретарша доложила: пришла Сарычева.