— Привык, пока в библиотеке жил и с интеллигентными людьми знался. Охольские волосатых морд не терпели.
— Откуда обзавёлся столь богатым лексиконом?
— Из книг. Люблю читать на досуге.
— Ты покойного Геннадия именуешь Генкой. Есть причины к такому неуважению?
Допрашиваемый неопределённо повёл плечами.
— Он был нормальный человек. Но несуразный, — в памяти у Иванова всплыли бабки под магазином, давшие Гашкову точно такое определение. — Слишком наивный, слишком замкнутый, предпочитал придуманное настоящему. Таким до смерти прожил. Поэтому и Генка. По-своему, вечный мальчишка. Ему в детском саду бы, воспитателем работать. Детвора бы нём душа не чаяла, а он в трактористы подался.
— И последнее. Почему ты жил в библиотеке?
— Мать Геннадия квартировала в задних комнатах по месту работы. Всем удобнее. Правлению коммуны, а впоследствии и колхоза, не нужно отдельное жильё подбирать, а служебное помещение всегда убрано и под присмотром. За сторожевание доплачивали. Сущий пустяк, но копейка к копейке...
— У меня всё, — поставил точку Швец, выжидающе посматривая на Фрола Карповича.
Сергей помалкивал. Наступала развязка, и мешать руководству в принятии непростого решения — нарушение субординации с элементарной тактичностью.
***
Размышления затянулись на добрые полчаса. Всё это время инспекторы подпирали стены, а Фёдор сидел с невозмутимым, отрешённым выражением на физиономии. Будто не о нём ломал голову боярин, не его решалась судьба.
— Отпускаю тебя, — поднимаясь, вынес вердикт шеф. — Против естества не попрёшь. Верю, что ты не желал погибели. Верю, что отговаривал. Верю. В свой час за проступок ответишь, но не пред нами. Пред иным Судом.
Для друзей подобный приговор стал шоком. Для подсудимого, похоже, тоже.
— А если он врёт? — вскинулся Антон, активируя Печать. — Давайте его по всем правилам наизнанку вывернем!
Инициатива подчинённого вызвала горькую усмешку, промелькнувшую и исчезнувшую в боярской бороде.
— Глуп. Он не врёт. Себя слушать надобно. Себя, — правая рука легла на могучую грудь. — Приучайся вдогон к ушам сердцем чуять. Коль в нём нет зла, лучше всякого слуха поможет.
Витиеватое напутствие охладило пыл Швеца, а может, сработало намертво вколоченное правило о том, что слово начальника — последнее и обжалованию не подлежит. У Фрола Карповича — так точно.
На этом шеф, не прощаясь, исчез, оставив инспекторов один на один с амнистированным домовым.
***
ebooksa