— Так значит вами были извлечены органы и взяты образцы? — с деланной вежливостью уточнил Никон. — И переданы с госпожой Серовой в город?
— Именно.
— И почему вы решили отпустить от себя журналистку? — медовым голосом спросил он.
— Обсуждать такие вопросы мне бы не хотелось…— начал я осторожно.
— Если вы о том, что между вами и Ксенией Васильевной особые отношения, то я об этом знаю.
Эта брошенная снисходительным тоном фраза меня разозлила:
— Вы всерьез сейчас говорите обо мне и княжне Серовой в таком ключе? — вкрадчиво спросил я. — И ждете, что я стану скалить зубы на этот счет?
Жрец ненадолго замолчал. Наверняка понял, что слегка перегнул палку и быстро соображал, как выйти из щекотливой ситуации. Терять лицо Никону не хотелось. А я не собирался помогать ему.
— Я вас правильно понял? — нетерпеливо осведомился я.
— Наверно я не так выразился, — сообщил куратор. — Я вовсе не хотел отозваться о девушке неуважительно. Всего лишь посчитал, что вы по-приятельски договорились работать вместе.
— Значит, вам несложно будет понять, — растягивая слова, произнес я, — что это наше соглашение больше не работает.
— И могу я знать причины?
— А что сама Ксения Васильевна вам сказала? — мне и впрямь стало любопытно.
— Княжна уверяет, что между вами возникло недопонимание. Она не вдавалась в подробности.
— Не сомневаюсь, — хмыкнул я.
— Дорогой Михаил Владимирович, — с особой теплой интонацией начал Никон и я невольно поморщился, — я признаю ваше право выбирать себе помощников. Учителей вам назначил Синод и оплатил их недешевые услуги. Вы это признаете?
— Конечно.
— Одежду вам спроектировали с учетом ваших пожеланий. Все верно?
— К чему мы обсуждаем очевидные вещи?
— Синод может назначить вам своего представителя прессы. И он будет хорош, в этом нет сомнений…