Об этом, вернувшись из Штатов, мне рассказал Джанни, и мы решили привлечь несколько ключевых личностей Милана к грандиозному и значительному событию. Таким событием и стала благотворительная акция, в которой участвовали все, кто получил приглашение, к тому же во время акции работал небольшой благотворительный базар, где торговали брендовыми вещами по сниженным ценам и вся выручка от которого пошла на организацию исследований и создание лекарств против СПИДа. Об этом мы договорились с профессором Мауро Морони, одним из основателей Национальной ассоциации борьбы со СПИДом и ее президентом. Нам удалось убедить Паоло Пильетри, тогдашнего мэра Милана, предоставить нам место во дворе замка Сфорца. К нам сразу присоединилась Франка Соццани, директор журнала
Вечером накануне события разразилась ужасная гроза. Мощный поток воды снес настил для подиума, были даже раненые. Я провел бессонную ночь, дожидаясь известий и конца потопа, но потоп бушевал до утра. Убедившись, что опасность миновала и больше ничьей жизни ничто не угрожает, я принял решение открыть «Конвивио» по намеченной программе. С этого дня сохранилось прекрасное фото, где запечатлены Валентино, Джорджо Армани, Джанфранко Феррé и, конечно же, Джанни, единственный в белой рубашке без галстука. Это был незабываемый вечер, наполненный волшебной энергией голосов Элтона Джона и Стинга. С семидесяти столиков, накрытых для праздничного ужина, мы собрали семьсот миллионов лир, по десять с каждого. Плюс выручка с продаж. «Конвивио» родился и существует до сих пор, хотя и пережил своих организаторов: Джанни, Франку, Джанфранко и профессора Морони. Но тот вечер оставил по себе память и пример, достойный подражания.
Через год после гибели Джанни я получил предложение возглавить Дом моды и занимал этот пост с июня 1998 по сентябрь 1999 года. За этот короткий период мне удалось довести до конца проект возобновления показов высокой римской моды на красивейших площадях столицы. Показы прошли на Сарли, Ланчетти, Гаттинони, Балестра, Барокко и других площадях. Этим историческим названиям международная пресса никогда не уделяла должного внимания. Все Анны Винтур[67] этого мира смотрели на высокую моду Рима как на периферийную зону системы, не имеющую большого значения. К сожалению, по большей части так оно и было. Но в 1999 году нам удалось организовать блестящее событие: каждый из стилистов имел право выбрать для показа любую из красивейших площадей города. Чтобы добиться разрешения, мы с Лаурой Биаджотти[68] отправились на прием к Франческо Рутелли, тогдашнему мэру Рима. Там состоялось достаточно напряженное совещание. Когда мы выходили, Паоло Джентилони, правая рука мэра, сказал мне: «Санто, я никогда не видел, чтобы Франческо беспрекословно давал на что-то деньги». Я ответил, что считаю мэра умным человеком, который понимает важность таких вложений. Я оказался прав: Рутелли сделал много вложений на нужды высокой моды в Риме.
Такой тип деятельности, который тесно переплетался с моим юношеским опытом, не мог не привести меня в политику. Как раз это и случилось.
В 2008 году Бруно Эрмолли, главный консультант по вопросам истории и правая рука Сильвио Берлускони, предложил мне выдвинуть свою кандидатуру в списках «Народа свободы», союза двух правоцентристских партий («Силы Италии» и «Национального альянса») и еще нескольких более мелких организаций, влившихся в «Народ свободы» в преддверии выборов. Я принял его предложение. За два года до этого я отказался от возможности баллотироваться на должность мэра Милана, но теперь почувствовал, что момент настал.
С точки зрения моего прошлого «с левым уклоном», с дедом-анархистом и прочими деталями, может показаться странным, что я принял такое предложение от правых. Дело в том, что в этот период меня приглашали и от левой партии, но как-то рассеянно и неубедительно (иными словами, мне прочили место секретаря!), а вот Эрмолли и Берлускони высказались очень ясно: мне гарантировали место депутата с прочным креслом в Калабрии.
В этот период я остро почувствовал, что должен заняться чем-то новым. Я только что ушел из семьи, мои отношения с Франческой крепли, и мне хотелось оставить за плечами не самые лучшие годы нашей фирмы. И я бросился в новую работу, сказав себе, что нет никакой разницы, правые или левые. И что теперь, наконец-то, я смогу заняться политикой высокого уровня и у меня появится возможность изнутри изучить все ее институты и механизмы.
Приняв предложение Эрмолли, я взялся за дело со всей серьезностью и организовал настоящую предвыборную кампанию. Я ездил по району, пожимал десятки тысяч рук, а когда заглянул в парламент, то увидел там мало веселого. Если бы все предприятия управлялись как палата и сенат, они бы давно уже прогорели. Девятьсот сорок пять человек ругались с утра до вечера, так и не находя справедливого и разумного равновесия, причем получали за это зарплату. Абсурд!
Впрочем, и мне доводилось совершать ошибки по собственной наивности. Мне предложили возглавить комиссию, и я отверг это предложение, ибо претендовал на должность министра. В итоге я вошел в состав комиссии по делам производства, торговли и туризма. В качестве первого подписавшего я представил несколько предложений относительно законов, касающихся «изменений статьи V Конституции, а также предоставления особых статусов регионам Сицилия, Сардиния и Фриули-Венеция-Джулия в случае, если эти провинции будут упразднены». Еще одно мое предложение касалось постановлений «о невозможности как избрания, так и совмещения должностей магистратов: штатных, административных, бухгалтеров и военных».
В 2010 году вместе с депутатами Массимо Калеаро от Демократической партии и Марко Регуццони от Лиги Севера я дал свое имя одному из законов: Регуццони – Версаче – Калеаро. Этот закон регулирует пользование этикетками
Недовольный парламент забеспокоился. Для тех, кто привык к ремеслу предпринимателя, заниматься политическими вопросами такого уровня было все равно что выучить иностранный язык за несколько часов. Племя политиков совсем другое, его правила и привычки отличаются от правил и привычек реального мира. В сущности, деньги каждый зарабатывает по-своему. И тех, кто работает на благо страны и верит в это благо, очень мало.
Итак, в сентябре я вышел из рядов «Народа свободы» и стал членом смешанной группы, где потом и завершил свою законодательную деятельность. Вслед за мной ушли еще пятнадцать депутатов, почти все – независимые предприниматели, каким был и я. В октябре я голосовал против доверия правительству, а в ноябре стал одним из тех депутатов большинства, кто не вотировал генеральный отчет государства.
Больше я депутатом не становился. В конечном итоге этот опыт надежд не оправдал. Иногда, находясь в гуще бесконечных дискуссий, которые ни к чему не приводили, я ощущал себя пациентом желтого дома. Однако пока я там работал, то отдавался работе целиком.
И под конец расскажу одну забавную историю, прекрасную фотографию этого периода. Меня только что выбрали, и я попросил у Берлускони разрешения устроить ужин для дальнейшего продвижения «Альтагаммы». Вечер прошел на Вилле Мадама. За столиками сидели сливки итальянских промышленников, сектор моды в полном составе, от Леонардо Феррагамо[69] до Лаудомии Пуччи[70], от Карлы Фенди[71] до Клаудио Лути и Паоло Дзенья.
Я сидел за столиком, предназначенным Берлускони, рядом со мной – Паоло Бонайюти[72]. Его имя было напечатано на карточке рассадки гостей. Потом я увидел президента. Кроме всего прочего, он был очень высокого роста. В те короткие минуты, пока мы ждали, когда подадут закуски, Бонайюти куда-то улетучился, как по мановению волшебной палочки Гарри Поттера. А на его месте оказалась девочка-подросток. Нам объяснили, что она давняя подружка дочерей Берлускони, увлекается модой и специально попросила разрешения присутствовать на ужине. Как ее звали? Ноэми Летиция[73]. Через год я увидел во всех газетах ее фотографию: она праздновала свое восемнадцатилетие.
15
В то время я еще состоял в парламенте, в группе «Народ свободы». В июне 2011 года состоялось обсуждение проекта закона, который должен был признать отягчающим обстоятельством неприятие гомосексуальности в Уголовном кодексе. Проект провалили, а я высказался против такого решения. В аудитории я был единственным депутатом из большинства, кто занял такую позицию. На следующий день газета «Коррьере делла сера» опубликовала интервью со мной. Заголовок был сильный. «Версаче избавился от опеки: “Так можно вернуться в Аушвиц”». В конце концов, по поводу прав геев мое мнение всегда отличалось от мнения партии, от имени которой я выступал.
Всем известно, что воздух, насыщенный предрассудками, всегда взрывоопасен. Когда Джанни заболел, «глас народа» настаивал, что речь идет о СПИДе. Словно эта хворь поражала только геев. Кроме того, мне впечаталось в память, с каким недоумением и болью мой подросший сын рассказывал мне, как на другой день после гибели Джанни в Форте-деи-Марми его школьные приятели шипели: «В твоего дядю, в этого педераста, стреляли».
ebooksa