Автобиография одной итальянской

22
18
20
22
24
26
28
30

К сожалению, переход от прежнего моего брака ко второму был нелегким. Моя дочь Франческа очень обиделась на меня и на мою вторую жену, свою тезку. Такую перемену в моей жизни она долго не принимала. Должен сознаться, что для меня это было очень болезненно. Такой горечи мне испытывать не приходилось. Но прошло несколько трудных лет, и горечь исчезла. Сейчас ситуация выправилась.

* * *

Моя дочь Франческа изучала моду в Сент-Мартине в Лондоне. Я думал, что это ее настоящее призвание. Она начала работать в Сингапуре с Тиной Тэн, специалистом по розничной продаже в странах Азии, и даже сделала эскизы для коллекции сумок и кошельков, но сейчас посвятила себя новым технологиям. Ее брат Антонио занимался разной предпринимательской деятельностью, но никто из них так и не пустил корни в дело высокой моды.

Из нового поколения Версаче только Аллегра продолжает дело родителей и работает вместе с Донателлой. Несомненно, она была любимой племянницей Джанни и провела много счастливых лет, когда он вместе с «дядей» Антонио нянчил ее и возился с ней.

В наследство она получила пятьдесят процентов акций, и судьба ее была связана с семейным делом в модельном бизнесе.

Даниэль, сын Донателлы, окрепнув и став на крыло, уехал жить в Лондон.

Меня немного задевает, что мои дети остались далеки от семейного дела, особенно Франческа, у которой были и задатки, и интерес.

Будь Джанни сейчас жив, моя дочь наверняка работала бы с ним вместе. Что касается Антонио, то я видел его выполняющим те же функции, что и я: я посылал бы его заниматься магазинами и всеми делами, которыми вначале занимался сам.

Однако для них в сценарии жизни «после Джанни» места не нашлось. Но я доволен, что у них все хорошо, и этого мне достаточно.

Кроме того, дети подарили мне четверых прекрасных внуков. Пока единственная особа мужского пола – это сын Франчески. Ему пять лет, и его тоже зовут Санто, как меня и моего деда. Остальные все девчонки: Айла восьми лет, старшенькая Франчески, и две дочки Антонио: двухлетняя Ава и Нура, которая родилась в сентябре 2002 года.

Это уже самое новое поколение, и кто знает, что они затеют… А мне очень нравится быть дедом. Правда, я редко их вижу, потому что мы живем в разных городах. Но мои внуки – знак того, что жизнь продолжается, и это меня воодушевляет и придает мне сил на данном этапе моей жизни.

14

Для стилистов показ – все равно что финальный рывок, последняя стометровка, которую надо пробежать с бешеной скоростью. Это очень трудно, поскольку рывок венчает длинную марафонскую дистанцию. И вот наступают эти два часа исступления: репетиции, грим, последняя пригонка деталей за кулисами… Все это ложится на плечи дизайнеров. Вы посмотрите на них, когда они выходят на красную дорожку под аплодисменты публики. Они измотаны, как атлеты под конец соревнований. Каждый переживает этот момент по-своему: адреналин падает и приходит в норму, и некоторые ни с того ни с сего испытывают страх. В конце своих первых показов Джанни даже плакал. Потом это прошло, но с подиума он выходил все равно разбитым и обессиленным. Однако потом окунался в светскую жизнь, и этот ритуал соблюдал неукоснительно. Из Милана он ехал в Новару на фабрику, чтобы проведать и поздравить портних. Фабрика была тем местом, где мечты обретали жизнь благодаря умелым рукам работниц, а у Джанни был талант вдохновлять других, и с Джанни каждый чувствовал себя свободно и спокойно.

Его энергия вливала жизнь во все, над чем мы с ним работали. Смотреть, как он на равных разговаривает с техниками, было просто фантастически интересно. В фирме «Дзенья», с которой у нас был контракт на пошив готового мужского платья, был старший модельер Сэм Пантано по прозвищу Американец: он когда-то работал в США. С ним всегда надо было держать ухо востро, ибо был он человеком своеобразным и спуску не давал никому, даже самому Дзенья. Но с Джанни они сразу нашли общий язык. Создание новой модели обычно требовало нескольких недель, а Сэм Пантано и Джанни справлялись за несколько часов.

Среди лучших портных, работавших с нами, выделялся Луиджи Масси. Он умер в 2019 году, отдав всю жизнь фирме Версаче. Когда-то мне его порекомендовал один портной из Асколи-Пичено[60]. У Масси были золотые руки, к тому же он умел обращаться со звездами, от Шерон Стоун до Анджелины Джоли, и они полностью доверяли ему, когда наступал ответственный момент последней подгонки перед выходом на подиум. По сути, истинным автором некоторых известных моделей фирмы был Луиджи. Именно вдвоем с Луиджи Джанни сколол крупными булавками платье для Элизабет Хёрли. Последний штрих получился что надо. Оба они были довольны: «Ну вот, из неизвестной модели сделали звезду».

Посмотрите на дизайнеров, когда они выходят на красную дорожку под аплодисменты публики. Они измотаны, как атлеты под конец соревнований. В конце своих первых показов Джанни даже плакал.

Мне тоже очень нравилось бывать на фабрике в Новаре. Я обедал в фабричной столовой, наблюдал, как идут дела. Мне было мало просто подписывать контракты: хотелось знать больше, найти хорошие предприятия для сотрудничества, знать о качестве материалов у лицензированных поставщиков. Я помню магазин в местечке Лиапе-ди-Толентино в Мачерате, продававший под маркой «Версаче» мелкую кожгалантерею, бумажники и ремни. Работая в тесном контакте, мы приносили друг другу немалую пользу: они были хорошими профессионалами, и мы производили товар, который прекрасно продавался. На рынке они стали лидерами.

Через тосканскую фирму «Руффо» мы реализовали изысканные кожаные шляпы, нашу красу и гордость, ибо для Джанни искусно выделать кожу, чтобы она стала как шелк, было страстью. При этом он пользовался так называемой анилиновой кожей, лучшим, что могла предложить техника дубления. Между собой мы в шутку называли ее «человечьей кожей» за исключительную мягкость, нежность и прочие качества.

Постоянно изучая исходные материалы, работая с маркетингом и рекламой, я многому научился в индустрии моды. Такой интенсивный и ускоренный курс я проходить не планировал, но он был очень полезен и стал составной частью моей дальнейшей трудовой жизни. Так уж я устроен: чем меньше знаю, тем больше учусь. Чем больше учусь, тем больше увлекаюсь. А серьезно увлекшись, быстро понял, что суть проблемы брендов Made in Italy, проблемы врожденной, всосанной с молоком матери, – неспособность, точнее, нежелание создавать систему. Индивидуалистический итальянский характер, смешанный с равнодушием к основам всякой системы, делает нас менее конкурентоспособными в сравнении, допустим, с французами. Это ни для кого не секрет и не новость. Ежедневно сталкиваясь с этим недостатком, я уже тридцать лет назад, а точнее в мае 1992 года, пришел к выводу, что должен войти в состав группы основателей «Альтагаммы». Вместе со мной туда вошли Микеле Алесси Ангини (Alessi), Марио и Паоло Бандьера (Les Copains[61]), Марина Дезерти (Baratti & Milano[62]), Ферруччо Феррагамо[63] и Карло Гульельми (FontanaArte[64]), Маурицио Гуччи, Анджело Дзенья, Джанфранко Ферре и Франко Маттиоли[65] при поддержке Армандо Бранкини. Нашей целью было и есть продвижение итальянского стиля в мире, объединение не только готовых идти на риск модельеров, но и людей из других секторов, от дизайна пищевых продуктов до туризма. Меня избрали президентом, и я согласился взвалить на себя этот груз только при соблюдении двух условий: президент не может быть переизбран и остается в должности только на два года, ибо духом нашей группы было и есть сотрудничество и совместная работа.

Название «Альтагамма» снова предложил Омар Калабрезе. Он поддержал меня, потому что мне хотелось любой ценой избежать слова «люкс» или, еще того хуже, «люксовый», на английский манер. Ведь люкс может быть и грубым, и вульгарным. По моему мнению, «Альтагамма» – название прекрасное, потому что отражает суть лучшего, суть высшего качества, лежащую вне всяких символов. Сегодня «Альтагамма» – фонд, объединяющий сто десять компаньонов, с президентом Маттео Люнелли («Кантине Феррари Трента»), а я в свою очередь являюсь председателем-учредителем. «Альтагамма» занимается изысканиями, организует встречи, поддерживает молодых предпринимателей и по-прежнему возражает против искусственно созданных систем.

В 1992 году я подписал документ, ознаменовавший рождение еще одного проекта, основанного на совместной деятельности стилистов: Convivio («Конвивио»). Идея принадлежала Джанни. В Нью-Йорке он принял участие в благотворительной акции по сбору средств на исследования и создание препаратов против СПИДа, болезни, которая выкосила множество людей, и среди прочих много геев. А геями были многие из наших друзей, принадлежавших к миру моды. СПИДу было все равно, кого убивать, богатых или бедных, знаменитых или безвестных, в лица он не заглядывал. От СПИДа к тому времени уже умерли американские стилисты Перри Эллис и Холстон[66], уже погибли Фредди Меркьюри и модель Джия Гаранджи, художник Кит Харинг и владелец символа эпохи, легендарного нью-йоркского клуба «Студио 54» Стив Рубелл.