Эти взаимные почёсывания, на которые у шимпанзе уходит более половины времени бодрствования, вызывают у животных выработку эндорфинов.
То есть по сути груминг — это способ механическим воздействием вызывать естественное положительное подкрепление социальной связи между приматами.
В книге «Политика у шимпанзе» Франс де Вааль подробно рассказывает о том, как груминг сплачивает группу, а в случае перехода власти в группе от одного самца к другому используется в качестве своеобразного мерила лояльности, организующего различные «центры силы» внутри стаи.
Известно также, что при распределении пищи между сородичами примат учитывает тот объём груминга, который он получил от каждого из соплеменников. Удивительная пропорциональность полученного груминга и количества пищи, которой примат готов поделиться с сородичем, свидетельствует о том, что каждый из них ведёт своего рода внутренний учёт получаемого им груминга.
У людей мы также можем наблюдать груминг, правда модифицированный — выражающийся во взаимных комплиментах, рукопожатиях, улыбках и реверансах, словах одобрения и поддержки, совместном времяпрепровождении, например за кофе или спиртным, и даже в смайликах в личной переписке.
Этому нас учат сызмальства: «Скажи бабушке спасибо!», «Что нужно сделать? Правильно — обнять и поцеловать!», «Не забудь попрощаться!»
и т. д.
Постепенно эти навыки человеческого груминга становятся обязательной частью взаимодействия. И чем плотнее, чем глубже те или иные наши социальные отношения, тем больше в них подобного «груминга».
Итак, наш социальный капитал строится на сложных отношениях между сородичами:
♦ на разного рода «груминге», который включает, кроме прочего, психологическую и эмоциональную поддержку, а также соблюдение «норм приличия» и традиций (даров, обменов и т. д.);
♦ на понимании иерархической структуры социальной группы, «инстанций власти» (кстати, чем выше ваше социальное положение в группе, тем больше груминга вы получаете);
♦ на распределении функционала между соплеменниками, включая профессиональные навыки и связанные с ними взаимные обязательства, «чувство долга», «верность слову», присягу на верность и т. д.
Всё это — сложный комплекс сигналов, каждый из которых с учётом множества нюансов и полутонов имеет свой собственный вес и значение.
Всё это в результате определяет нашу «социальную матрицу»: понимание того, кем кому кто приходится, кого с кем какие отношения связывают, у кого какие есть ресурсы, возможности и способы влияния на ситуацию.
Представьте себе на секундочку искусственный интеллект, который должен был бы всё это рассчитать, сопоставить, учесть и запрограммировать… Совершенно очевидно, что это наисложнейшая задача!
Именно эту задачу и выполняет наша с вами дефолт-система мозга. Причём спросите себя — а что именно она рассчитывает? — и на этот вопрос трудно ответить. Она считает некие виртуальные отношения одного нечто к другому.
Конечно, у нас с вами есть ощущение, что, когда мы общаемся с другим человеком, мы общаемся с ним лично. Но для нашей психики это не так. На самом деле мы общаемся не с ним, а с тем социальным весом, который определяется количеством и качеством его социальных связей с другими людьми.
Да, если дело касается каких-то, например, производственных вопросов, мы можем обсуждать их друг с другом, не особенно интересуясь «внутренним миром» другого человека и тем, кто там в этом его внутреннем мире живёт. В данном случае важнее функционал человека — его знания, навыки, умения, профессиональная подготовка.
Однако и в данном случае социальное измерение необычайно велико — насколько вы доверяете человеку и как вы оцениваете его профессиональные знания? Грубо говоря, насколько вы верите (и почему) в то, что он справится с задачей, что у него есть достаточная мотивация и т. д.
Если же вопрос касается не производства, а, например, бизнеса, деловых отношений, то вы и вовсе думаете про своего визави именно с учётом того, в каких социальных, в широком смысле этого слова, отношениях он состоит.