«Яркое пламя! Только бы не заметил!» — горячо взмолилась Эмер и на цыпочках двинулась к окну, чтобы убраться вон тем же путем, что пришла. Но не успела она сделать и трёх шагов, как странные звуки остановили её, и она оглянулась, потрясённая.
Ларгель Азо плакал. Жестокий епископ, отправивший на тот свет сотни колдунов, ведьм, упырей и невинных мужчин и женщин (а Эмер была уверена, что большинство из них были невиновны, потому как не может Эстландия вся кишеть нечистью и еретиками), сейчас плакал, как самый обычный человек.
Он встал на колени, прислонившись головой к изножью саркофага с мощами святой Меданы, и под куполом собора раздавались, преумноженные эхом, его рыдания, которые он с трудом пытался сдержать.
Эмер с ужасом и брезгливостью смотрела, как жестокий Ларгель тычется лицом в золотую ковку и драгоценные камни, и рукавом утирает слезы, и закусывает руку в перчатке, в порыве бессильного отчаяния. Вдруг он вскочил и принялся пылко целовать крышку саркофага, прижимаясь к ней, оглаживая, и поднимаясь от изножья выше и выше. Это было так страстно, так потаённо и… так походило на действия любовника у постели возлюбленной, что Эмер снова спряталась за колонну, не находя сил уйти, но и не имея сил смотреть дальше.
Значит, и у епископа, давшего слово хранить телесное целомудрие, есть греховные тайны? Зачем ему молиться святой, которая помогает в любви? Неужели он влюблен и молит, чтобы возлюбленная ответила взаимностью? Но это ведь — самый страшный грех, который яркое пламя не простит.
— Кто это здесь? — раздался страшный приглушенный голос возле самого ее уха.
Эмер испуганно пискнула, застигнутая врасплох. Рядом с ней стоял Ларгель Азо и взгляд его не предвещал ничего хорошего.
— Умеете же вы подкрадываться незаметно, — сказала Эмер, дрогнув.
— Да и вы в этом преуспели, леди Шпионка, — ответил епископ. — Разве вам не сказали, что в этот час вход в церковь закрыт?
— Это моя церковь, прихожу сюда, когда вздумается…
— Это моя церковь. И я запрещаю вам нарушать мои распоряжения. Подумайте на досуге своей хорошенькой головкой, — он совершенно неуважительно ткнул ее в лоб, отчего голова Эмер мотнулась, и девушка ударилась затылком о колонну, — подумайте, что здесь вы все в моей власти. Я искореню все грехи под этими сводами
— Лучше подумайте, как замолить собственные грехи, — отрезала Эмер, потирая затылок. — О чем вы просили святую Медану? Чтобы позволила вам познать понравившуюся ведьму прежде, чем приговорите ее к сожжению?
В следующую секунду она лежала спиной на подоконнике, с которого только что спрыгнула, а Ларгель держал ее за горло мертвой хваткой, медленно, но неумолимо выталкивая из окна. Эмер вцепилась в крепкие пальцы, пытаясь освободиться, перед глазами от недостатка воздуха поплыли радужные круги.
— Вы видели слишком много, леди Фламбар, — по-змеиному зашипел епископ. — Слишком много, чтобы позволить вам и дальше болтать. Что может помешать мне выкинуть вас из этого окна? Там внизу камни, они примут вашу пустую рыжую головку в свои холодные объятия… Немного крови, немного сожалений, и вы займете достойное место в склепе этого собора. Вам нравится такой исход?
Он еще поднажал, и ноги Эмер оторвались от пола, а сама она вцепилась в сутану епископа.
— Не сделаете этого… — прохрипела Эмер.
— Что же может мне помешать? — повторил Ларгель, и в глубине его зрачков вспыхнули алые огоньки.
— Желали бы сбросить — уже бы сбросили…
Хватка на горле тут же ослабла, и девушка, отчаянно кашляя, сползла на пол, вжимаясь в стену.
Епископ стоял перед ней — высокий, худой, как аскет, в черной сутане, делающей его еще тоньше и выше.