Но теперь мне придется спасаться самой.
Ради себя и ребенка.
— Очкарик, говори со мной. - просит Антон. - Честное слово, дверь вынесу, если снова замолчишь.
«Что говорить, родной? Что я боюсь узнать правду, которая может доломать меня окончательно?»
— До.. До... До... Пчела летела...[1] - Первая строчка из песни какого-то древнего мультфильма. Откуда она в моей голове? - До... До до... Издалека... До до до... И долетела...
— До до до, - слышу из-за двери, - до цветка. Потихоньку проворачиваю защелку, преступаю порог. Антон обнимает, прижимает к себе.
Это был просто дурной сон.
Он должен верить так же, как и я, что все будет хорошо. Когда верят двое - это почти магия.
— Вот уж не думал, что мне когда-то пригодится эта дурацкая песенка. - Я чувствую его улыбку куда-то мне в макушку.
— Зато теперь я точно знаю, кто будет петь колыбельные.
Его привычное «пффффф!» радует душу и помогает, наконец, снова задышать без боли.
Глава тридцать четвертая: Йен
Мы открываем шампанское под бой курантов.
На столе куча дорогих напитков, но мы с Антоном решили встречать Новый год старым проверенным «Советским», хоть Ольга сразу говорит, что для нее это «слишком винтажно» и демонстративно пьет только то, что сама же и привезла: какое-то сухое вино в бутылке с французским флагом.
Я только обмакиваю губы в шипучий напиток и слизываю его краешком языка. Рассказ матери просто «вычеркнула».
Возможно, я подумаю об этом потом, когда все разъедутся - и мы с Антоном останемся наедине.
Возможно, просто забуду.
Главное, что сейчас мне хватает моральных сил улыбаться всем вокруг и корчить слепую дурочку. Я делаю это не для них. Не потому, что хочу обеспечить чей-то душевный комфорт.
Я берегу свою маленькую семью.
Не хочу, чтобы наш первый с Антоном и Фасолиной Новый год превратился в разбор полетов под звуки салютов.