Ребенок.
Какой она у меня еще ребенок.
Только иногда первоклассно посылающий куда подальше врагов семьи.
Когда подруливаю к дому, глушу мотор и обегаю машину, чтобы помочь ей выйти, покрывается румянцем, потому что беру ее за ладони и тяну на себя, а она, шатаясь, падает мне в руки, словно яблоко.
И пахнет так... Ни хрена не больницей.
Обнимаю ее крепче, тяну к себе, потому что от этого ее запаха и горячих от стыда щек начинает шуметь в голове. Я столько ночей дрочил, как ненормальный, вспоминая как классно она отсасывала мне в прошлый раз, как мне хотелось попробовать еще и еще, грубее и жестче, чтобы потом кончить на ее пухлые губы
и...
— Антон... - выдыхает Очкарик, сквозь джинсы потираясь об мой вставший член. -Скажи, что я не одна соскучилась...
— Шутишь? - хрипло смеюсь в ответ. - Скажи спасибо, что тебя нельзя трахать как нормальную человеческую женщину.
— А то что? - У нее дрожат ресницы и голос.
— Хочешь, чтобы я это во всех подробностях сказал что ли?
Она достаточно ненормальная, чтобы после моих слов у нее засверкали глаза, и пошлые мысли проступили во внезапно заострившихся чертах лица.
Приоткрывает губы.
Проводит по ним языком.
Черт, на фоне моих ночных фантазий - это слишком.
— Антон Владимирович? - вторгается в наше уединение голос Марины, и Очкарик стремительно сжимается, словно услышала змеиное шипение.
Приходится сразу обнять ее и притянуть к себе под подмышку, помогая топать до крыльца, на котором топчется уже одетая и собранная помощница по дому.
— Йени, это - Марина. Она наводит порядки и присматривает за котом. Я тебе о ней рассказывал.
Очкарик неуверенно кивает, но даже через много слоев одежды я все равно чувствую, как напряжены ее плечи.
— Марина, это - Йен, моя жена.