Плоды земли

– Подойди, дай мне топор! – повторяет Аксель громче. – Меня деревом придавило!

Бреде исправился и стал очень усерден к службе, он смотрит только на провода и вот-вот начнет свистеть. И обратите внимание, свистеть он будет, пожалуй, весело и мстительно.

– Ты что, хочешь моей смерти, даже топора не подашь?! – кричит Аксель.

Похоже, Бреде обязательно понадобилось спуститься по линии немножко дальше, осмотреть провода и там. Он исчезает в метели.

Н-да. Но уж теперь-то Акселю надо во что бы то ни стало высвободиться и дотянуться до топора! Он напрягает живот и грудь, чтоб приподнять придавившее его огромной тяжестью дерево, толкает его, но добивается только, что его еще больше засыпает снегом. После нескольких тщетных попыток он затихает.

Начинает смеркаться. Бреде ушел, но далеко ли? Не очень далеко. Аксель опять кричит, выкрикивает одним духом:

– Что ж, ты так и оставишь меня валяться тут, убийца? Неужто тебе не дороги твоя душа и вечное блаженство? Ты ведь знаешь, что получишь корову, если поможешь мне, но ты пес, Бреде, ты хочешь погубить меня. Но уж я донесу на тебя, и это так же истинно, как я сейчас лежу здесь, помяни мое слово! Неужто не подойдешь и не дашь мне топор?

Тишина. Аксель опять начинает барахтаться под деревом, ему удается чуть-чуть приподнять его животом, но снег засыпает его еще больше. Он сдается и вздыхает, он устал, и ему хочется спать. А в землянке у него мычит скотина, она с утра не поена и не кормлена, Барбру ее уже не кормит, Барбру удрала – удрала, прихватив оба кольца. Смеркается, ну да, наступает вечер и ночь, но это еще куда бы ни шло, только вот холодно, борода обмерзла, глаза, должно быть, тоже смерзаются, хорошо бы достать куртку с дерева, и – возможно ли! – нога у него совсем занемела до бедра?

– Все в руце Божьей! – говорит он, и кажется, будто он и впрямь может говорить по-божественному, когда захочет. Темнеет, ну что ж, умереть можно и без зажженной лампады! Он стал кротким и добрым и ради пущего смирения ласково и глупо улыбается непогоде, это Божий снег, невинный снег! Он даже готов не доносить на Бреде.

Он затихает, сонливость все более и более овладевает им, он точно парализован всепрощением, перед его глазами так много белизны, леса и равнины, большие крылья, белые пелены, белые паруса, белое, белое – что это такое? Чепуха, он отлично знает, что это снег, а он лежит на земле, похоронен под деревом, и нет в этом никакого колдовства.

И он опять кричит наудачу, он вопит; глубоко под снегом лежит его сильная волосатая грудь и из нее несется такой вопль, что его, должно быть, слышно даже в землянке у скотины, он вопит снова и снова.

– Ну не свинья ли ты или зверь, – кричит он Бреде, – ты подумал о том, что делаешь, ты ведь бросил меня на погибель. Неужто ты не можешь подать мне топор, я спрашиваю, тварь ты подлая или человек? Ну да скатертью дорога, если ты и вправду задумал уйти от меня.

Должно быть, он заснул, он совсем окоченел, и жизнь едва теплится в нем, но глаза открыты, скованы льдом, но открыты, он не может моргнуть; выходит, он спал с открытыми глазами? Бог весть, может, он и подремал-то всего минуту, а может, и час, но перед ним стоит Олина. Он слышит, как она спрашивает:

– Иисусе Христе, жив ты или нет? – И опять спрашивает, зачем он тут лежит, с ума сошел он, что ли. Во всяком случае, Олина стоит над ним.

В Олине есть что-то от ищейки, от шакала, она выныривает там, где случается беда, нюх у нее очень острый. Да и как бы выкарабкалась Олина в жизни, не шныряй она повсюду и не обладай острым нюхом? Она, стало быть, прознала, что Аксель посылал за ней, перебралась в свои семьдесят лет через перевал и пошла к нему. Переждала в тепле в Селланро вчерашнюю бурю, сегодня пришла в Лунное, никого не застала, накормила скотину, постояла на крыльце, послушала, вечером подоила коров, опять послушала – что-то не так.

Но вот Олина слышит крики и кивает головой: Аксель это или духи преисподней? В обоих случаях стоит при этакой тревоге поразнюхать, поискать вечной мудрости Всемогущего в лесу. «А мне он ничего не сделает, потому как я не властна развязать ремень на его обуви».

И вот она стоит над Акселем.

Топор? Олина роется в снегу и не находит топора. Она хочет обойтись без топора и пытается приподнять дерево, но сил у нее как у малого ребенка, ей удается пошевелить только верхние сучья. Она снова принимается искать топор, темно, но она роет снег руками и ногами; Аксель не может показать, он может только сказать, где топор лежал раньше, но там его теперь нет.

– Жаль, что так далеко до Селланро! – говорит Аксель.

Олина начинает искать топор по собственному разумению, Аксель кричит ей, что нет, там его не может быть.