Интересно, знает ли Хартли? Должно быть, знает.
Я стучусь в открытую дверь и распахиваю ее еще шире. Хартли сидит на кровати, сжимая в руках фиолетовую подушку. Стены здесь тоже фиолетовые. На кровати валяются игрушечные собаки и медведи. На постерах изображены мальчишки с волосами, выкрашенными в цвета пасхальных яиц. Эта комната принадлежит ее младшей сестре, той самой, которую она не видела три года.
Я оттягиваю ворот рубашки. Мне вдруг становится тяжело дышать.
– Пойдем отсюда, – осипшим голосом говорю я.
Хартли поднимает на меня глаза и слабо кивает.
Я не собираюсь ждать, пока она передумает, ставлю ее на ноги и тяну вниз по лестнице.
Так мы оказываемся на пирсе. Фонари уже зажглись, сумерки уступают место темному вечеру. Я ставлю машину на парковку и оббегаю пикап. Хартли позволяет мне помочь ей спуститься. Взять ее за руку. Отвести к палатке с едой и купить горячий шоколад и фанел-кейк.
Выпив шоколад и съев половину пирожного, Хартли уже меньше напоминает зомби.
– Спасибо за ужин.
– Всегда пожалуйста. Хочешь прокатиться на колесе обозрения? – предлагаю я. – Ты говорила, что не каталась лет с двенадцати.
– Ты запомнил?
– Конечно.
Не давая ей времени на раздумья, подбегаю к киоску, покупаю билеты и веду ее к огромной ржавой груде металлолома. Ради этой девчонки я готов на все.
– Знаешь, почему я так люблю колесо обозрения? – спрашивает она, залезая в покачивающуюся металлическую кабину и размещаясь на сиденье.
– Потому что хочешь побыстрее умереть? – Я залезаю вслед за ней и жду, когда опустится защитная дуга.
– Потому что сверху можно увидеть весь мир.
– Тебе нужно попробовать полетать на самолете. Это в тысячу раз лучше и безопаснее.
Наша жестянка начинает раскачиваться. На лбу у меня выступают капельки пота, внутри все замирает. Я прислоняюсь головой к тонкому металлическому столбику и начинаю считать от тысячи в обратном порядке. Нет, это было ошибкой. Мне нужно срочно выбираться отсюда. Я дергаю дугу, но она не поддается.
– Ты в порядке? – слышу я голос Хартли.
Она кладет руку мне на спину.