Так, ладно. Я передумал. Я смогу с этим справиться.
– Да.
– Ты весь взмок.
– Здесь жарко.
– На улице около пятнадцати градусов, и на тебе одна футболка.
– При любой температуре выше нуля мне уже жарко.
– У тебя гусиная кожа.
Кабина снова качается, и от металлического лязга мое сердце начинает колотиться как бешеное.
– Это потому, что я сижу рядом с тобой, – удается выдавить мне сквозь стиснутые челюсти.
Хартли прижимается ко мне.
– По-моему, в прошлый раз, когда мы здесь были, я наступила в какашку в комнате смеха.
– Это место давно уже пора закрыть. Вэл вляпалась в чью-то антиникотиновую жвачку.
Уф, и если они не могут привести в порядок комнату смеха, что уж говорить об этом орудии пыток? Я начинаю подстраивать дыхание под свой счет.
– Ты боишься высоты? – мягким голосом спрашивает Хартли. Рукой она нежно поглаживает мою ладонь. – Я думала, ты обожаешь летать.
– Я обожаю летать. Но я ненавижу ненадежность. В воздухе у меня все под контролем. Я знаю, кто сконструировал самолет. Я знаю приборы. Я ими управляю. Но эта штука, похоже, держится на проволоке и жвачке. – Кабинка снова качается. – И это я еще их, наверное, переоценил.
– Тогда зачем ты полез сюда?
– Потому что ты хотела покататься.
Она молчит, кажется, целую вечность. Я закрываю глаза. Может, если не буду ничего видеть, то перестану представлять себе, как эта расхлябанная кабинка падает на землю.
– Мы уже наверху?
– Почти.