Мистер Кутаджар утверждал, что наблюдает, как этот процесс сказывается на коммерческих офисных зданиях. Скажем, управляющие банками переносят штаб-квартиры в те места, которые раньше служили дешёвыми выносными конторами для проверки чеков и тому подобных рутинных занятий. Экономия на стоимости площадей, по его мнению, стала привлекать больше, чем географическая близость между штаб-квартирами банков и их клиентами, будь то крупные юридические конторы или корпорации, с которыми они ведут бизнес. Тем более что и сами эти корпорации расползаются из даунтаунов с их башнями — бастионами старой экономики. Брэмптон оказал финансовое содействие колледжу Шеридан при Технологическом институте, чтобы отладить обучение работников производственным специальностям. Многие сотрудники новых офисов обучались компьютерной графике, технологии опытных разработок или менеджменту в том же Шеридане.
Когда рабочие места в штаб-квартирах корпораций перемещаются из центра Торонто в Брэмптон, нет речи об импортозамещении: вся территория метрополии представляет собой единое экономическое целое. Однако если они перемещаются из других городов или других стран, то это тоже становится импортозамещением.
Более дешёвые помещения не означают спартанского стиля. Офисы, созданные в прежних фабричных зданиях, бывают восхитительно решены. Я посетила офис компании Nortel, по которому меня водила приятельница из Шри-Ланки, работающая там. Nortel — созданная в Канаде международная корпорация, производящая кабель и оборудование для Интернета и других коммуникационных сетей. Архитекторы — нью-йоркская фирма, — уже преобразовавшие некоторые из заводских корпусов компании в офисы. Они использовали «фонари» кровли для того, чтобы организовать маленькие зимние сады, удачно осветить произведения искусства, придать индивидуальный характер всем помещениям: от гостиных и конференц-залов до рабочих мест и коридоров. Проходя по просторному холлу, видишь окрестный ландшафт с уровня земли и травы. В случае Nortel этот ландшафт включил фонтаны и пруд, на котором канадские гуси выводят потомство. По сравнению с тем, чего можно добиться в бывшей фабрике, офисы в небоскрёбах, хотя и более дорогие, выглядят сухо, аскетично.
Самые дорогие кресла в Nortel разработаны нью-йоркским дизайнером Германом Миллером. Но меня поразили несколько более скромные, но солидные, удобные и элегантные стулья из металла и наборного дерева в большой столовой, куда сотрудники офиса приносят еду, приготовленную дома или купленную по дороге. На обычную мебель это не было похоже. Перевернув стул, чтобы выяснить его происхождение, я обнаружила этикетку
Самой заметной постройкой во всем Брэмптоне является маленькая оркестровая «раковина» в викторианском стиле, которой уже более ста лет. Она стоит в маленьком парке Гейдж в центре городка. Когда в начале XX века парк был передан Брэмптону, условия дарения включали пункт, согласно которому, если «раковину» снесут, земля должна быть возвращена семье Гейдж. Эта очаровательная бонбоньерка в прекрасном состоянии стоит в красивом, ухоженном парке на самой дорогой земле в Брэмптоне. Она ярко, но при этом не без юмора заявляет, что Брэмптон по-своему уникален, что у него есть свой характер, своя история и что это — человечное место.
Конечно, и здесь главной проблемой стал трафик. Мэр города Сьюзан Феннел понимает, что автомобильное движение необходимо немедленно сократить. Понимает и то, что умножение дорог и объездов ответом на этот запрос не является. Она постоянно публично заявляет, что людям следует пересесть с автомобилей на общественный транспорт. Она отдаёт себе отчёт в том, что для этого сам общественный транспорт должен обеспечить большую скорость передвижения, больше часов работы, растянуть маршруты по длине при невысокой плате за проезд. Транспортная система Брэмптона старается, как может, вкладывая всю прибыль в развитие. Но прогресс, увы, невелик, что можно понять по таким объявлениям:
Наиболее поразительной для меня особенностью этой трансформации экономического развития является упорная неспособность канадских экономистов оценить то, что находится прямо у них перед носом. По мере того как один месяц 2002 года сменялся другим, газеты запестрели заголовками, говорящими о таинственном канадском «механизме создания рабочих мест» и об экономике, которая «превзошла в росте все ожидания экспертов». Экономисты, к которым обращались СМИ, выражали единое мнение: этот феномен, по-видимому, имеет основанием «потребительский драйв», сформированный расширением спроса на дома и автомобили.
Среди экспертов были главный экономист из Королевского банка Канады и его заместитель, главный экономист и ведущий специалист по стратегии рынков капитала банка «Торонтон Доминион», главный экономист J. P. Morgan Securities Canada, специалист по стратегии из Citygroup, New York, главный экономист Merryll Lynch Canada. Вне всякого сомнения, когда увеличивается количество выгодных рабочих мест, люди всегда покупают больше домов и автомобилей. Как, впрочем, больше апельсинов, сока или обуви. Это обычный «эффект мультипликации», давно известный экономистам. Но признать его наличие — совсем не значит объяснить, каким образом покупатели заработали достаточно денег, чтобы обеспечить сам эффект. Экономисты это понимают. Но когда от них потребовалось отбросить стандартную болтовню об экспортно ориентированной экономической жизни, они стали искать спасение, заговорив о ведущей роли расширенного спроса. Если бы они взглянули в лицо фактам, то сами бы признали, что такое объяснение является пустым и теоретическим. По-видимому, они не смотрели в этом направлении. Разумеется, потребители могли обогатиться, беря кредиты под вздутую инфляцией стоимость домов. Наверное, они и это делали. Но ведь домовладельцы в США могли воспользоваться этой возможностью в ещё большем масштабе, чем канадцы! Следовательно, в Канаде должен был проявиться некий добавочный стимул роста.
За первое полугодие 2002 года в Канаде появилось 460 000 новых рабочих мест, тогда как прирост в США за то же время составил только 5000 — и это при экономике, масштаб которой превышает канадский десятикратно. Когда в ноябре были опубликованы данные за август, экономисты вздохнули с облегчением. Хотя это был одиннадцатый месяц неуклонного роста, количество рабочих мест по сравнению с июлем выросло незначительно. К тому же многие из них предоставляли работу на неполную ставку. Надёжные данные показывали, что добыча полезных ископаемых, лесная промышленность и сельское хозяйство, играющие существенную роль в экспортных операциях, переживают спад. Так что эксперты предсказывали окончание неправдоподобного поведения экономики. К их огорчению, когда в декабре были опубликованы данные за ноябрь, они показали появление ещё 55 300 рабочих мест нетто. «Экономисты сочли вчерашний отчёт шокирующим, — писал по этому поводу бизнес-обозреватель, — поскольку канадский рынок труда в сентябре и октябре демонстрировал замедление прироста рабочих мест и то, что полная занятость начала уступать место частичной, а в ноябре тренд сменил знак на противоположный… более чем компенсировав спад двух предыдущих месяцев…»
«Казалось, рынок труда несколько остыл, но он вновь проснулся в ноябре», — заявил главный экономист Royal Bank of Canada. «Данные по Канаде особенно невероятны при сопоставлении с США, где вчера объявили о потере в ноябре ещё 40 000 мест», — добавил он… «Ну что я могу сказать? — заявил главный экономист инвестиционной компании ВМО Несбит Бёрнс. — Это просто поразительно».
Вполне возможно, что об этом забудут, что этот случай исчезнет из памяти как эпизод взрывного импортозамещения, случившийся в Ванкувере в начале 1990-х годов, когда в остальной Канаде, включая Торонто, бушевал спад. Феномен Ванкувера не был ни замечен, ни изучен. Что же касается публики в целом, она получает от учёных-экономистов не более просвещения, чем от транспортной инженерии.
Беда, если эпизод с Большим Торонто тоже сотрётся из памяти. Он даёт замечательную возможность для преподавателей экономики и их студентов исследовать масштабный, полный жизни феномен в период его развёртывания и затем — вполне вероятно — затухания. Возможно, тогда мы поняли бы, почему такого рода феномены случаются в столь малом числе канадских городов.
Одним из наиболее раздражающих грехов американцев является то, что они, кажется, вообще не считают, что на свете есть что-то по-настоящему реальное за пределами США. Соответственно и Канада для них почти не существует. Но, казалось бы, американские экономисты должны были заинтересоваться канадским эпизодом импортозамещения. Ведь это могло бы помочь объяснить потерю части рабочих мест в США. Более того, они могли бы понять, почему подобные эпизоды в городах США сейчас стали редкостью, тогда как раньше их бывало много. У меня есть соображения по этому поводу. Но нестрогие догадки не могут считаться эффективным замещением строгих, подлинно научных исследований[31].
Соединение внешнего почтения к строгости науки с фактическим отказом от строго научного поведения несёт в себе яд. Воздействие этого яда распространяется на куда более широкий спектр деятельности североамериканцев, чем я здесь указала. Он пропитывает программы зарубежной помощи, педагогику и политику борьбы с торговлей наркотиками. Он впитан в сомнительные и прямо вредоносные моды в лечении болезней, в пропаганду стиля жизни и в сельскохозяйственные рекомендации.
Не приходится удивляться тому, что сама наука не слишком преуспела в работе с целостными системами. В особенности это заметно в биологии и медицине: она явно застряла на стадии вычленения отдельных фрагментов без серьёзного понимания того, как они взаимосвязаны с другими фрагментами целостных систем. Весьма частичное понимание, соединяясь с характерной для учёных самоуверенностью, подталкивает нас к тому, чтобы делать ошибки, которых в других обстоятельствах мы бы не совершили.
Наша культура сумела пережить множество вариаций лженауки. К примеру, френологию с её утверждениями о том, что мужчины с тёмным цветом кожи и женщины с любым её оттенком не обладают интеллектуальными способностями белых мужчин. Так, собственно, почему нам не продолжить сосуществование с лженаукой? Людям, которые не удаляются от дома более чем на десяток миль, совершенно безразлично, имеет ли Земля форму шара или она плоская. Раньше плохое ведение сельского хозяйства вызывало уменьшение урожаев и истощение почвы. Но сегодня химические удобрения, опрыскивание ядами, дозы гормонов и антибиотиков, скармливаемые скоту, угрожают уже не только почве, но и здоровью фермеров, сельскохозяйственных рабочих, потребителей и окружающей среде в целом. Современная жизнь подняла планку знания в любой области: от науки до участия в демократическом процессе. Ошибки и провалы всегда были небезопасны, но теперь они становятся разрушительными.
Если лженаука продолжит распространяться, как гниль, если с ней будут мириться и поощрять её с помощью грантов от властей и корпораций, расцвет научных и технических достижений в Северной Америке неизбежно затухнет. Попытайтесь вообразить, насколько деморализующим станет такой спад в культуре, которая преклоняется перед идеей научного и технологического превосходства. Каким образом такая культура и её носители переживут утрату компетентности и воцарение отсталости в сфере науки и техники, основанной на науке?
Глава пятая
Вывихнутые налоги
Анри Пиренн сообщает нам, что самое «дно» Средневековья, сменившего Западную Римскую империю, пришлось на 1000 год. После этого наша культура, вместо того чтобы погружаться дальше в нищету и сумрак, начала медленно выправляться. Пиренн анализировал, как и почему траектория культуры сменила направление. Бедные и отсталые города Европы (большая часть которых были не более чем зародышами городов) во главе с Венецией начали торговать друг с другом и — не прямо, а через Венецию — с Ближним Востоком и Азией. Города развивались, импортируя, создавая и экспортируя инновации. За счёт торговли и восприятия инноваций они неспешно обошли наиболее развитые города Азии[32], а затем превзошли их социальными возможностями и богатством.