Город заблудших

22
18
20
22
24
26
28
30

— А ты, видать, жалкий тупой ублюдок. Ты ведь понятия не имеешь, в чем тут соль, я прав? — Он поудобнее устраивается на подушке, скрещивает ноги. Как будто собирается третьеклассникам сказки рассказывать. — Все дело в бессмертии, — говорит он, — в вечной жизни. Ловкий трюк, если все сделать правильно.

Не знай я до сих пор, что меня держит в плену психопат, то сейчас бы точно догадался. Подыгрывай, Сандей. Тяни время. Медленно говори с психом, у которого в руках пушка, и, может быть, выйдешь отсюда живым. А еще старайся не думать о том, что Хулио превратился в долбаного зомби.

— И ты, видимо, знаешь как?

— Конечно. И Саймону об этом известно. Поэтому ты здесь. Держу пари, он скормил тебе тонну лживого дерьма, но поверь мне, так все и есть.

— Неужели? А я то-то думал, что должен скормить тебя щеподробилке.

— Никак не пойму, — говорит Джаветти, не обращая на меня внимания, — как ему удается заставлять вас, тупых ублюдков, его слушаться. Он же самая лживая скотина из всех, кого я встречал. Так в чем же дело? Вы просто хотите ему верить? Или его брехня звучит лучше правды?

— Слыхал, он нехило отделал тебя в Лондоне.

Глаза Джаветти загораются, маску доброго дедули сменяет что-то темное, древнее. Как будто в нем сидит демон, и он с трудом удерживает его внутри. Я почти начинаю верить, что Саймон был прав.

Но все проходит. На роже Джаветти — та же улыбочка, как ни в чем не бывало.

— Ну что ж, — пожимает он плечами, — видимо, я обленился. Поживи с мое, и сам удивишься, если будешь помнить, где твой член. Я задолжал ему за Лондон. Он-то думал, что прикончил меня, а я, видишь ли, выжил. Немного того, немного другого. Как новенький.

— Источник вечной молодости?

— В яблочко.

Я киваю на его руки в пигментных пятнах. Кожа свисает с костей, как растянутая резина.

— Смотрю, не особенно помогает.

— Ну, это скорее не источник вечной молодости, а источник неумирания. Но я над этим работаю. — Он шарит по карманам. — Кстати, хочешь увидеть кое-что интересное?

Он достает камень — опал размером с небольшое яйцо. Камень отражает свет с потолка. Я чувствую, как меня к нему тянет какими-то нитями.

— Примечательная вещица, скажи? — говорит Джаветти, разрушая момент.

Я трясу головой, пытаюсь прочистить мозги, отвожу взгляд. Наверняка именно об этом камне и говорил Саймон.

— Британцы тиснули этих малышей у австралийских аборигенов лет сто назад, плюс-минус. В мире их осталась всего пара штук. Один взорвался, когда некий французский лейтенант во время Первой мировой попал под артиллерийский обстрел. Другой покоится на дне океана. Третий, если не ошибаюсь, размолол в пыль какой-то полоумный китаец и вколол себе в хрен. У меня вот четвертый. — Он поворачивает камень на свету, на поверхности опала мерцают невообразимые цвета. — Этот красавец оказался в коллекции одного толстосума из Беверли-Хиллз. Правда, забавно, как все порой оборачивается? С виду обычный себе камушек. — Джаветти целует камень и засовывает обратно в карман.

— И все? Ради этого ты нанял трех мордоворотов? Господи, да тебе бы хватило наркоши с обрезом, и обошлось бы дешевле.