Город заблудших

22
18
20
22
24
26
28
30

— Чувак, на чем ты сидишь? — спрашивает он.

— Чего? — Я снова и снова колочу грушу, пытаюсь вернуться в нужный настрой, слиться со звуками ударов кожи по коже.

— Ты как чертов моряк Попай. Калечишь грушу уже больше часа и ни разу не передохнул. Жрешь что покрепче шпината[10]?

Я останавливаюсь, отступаю назад. Час? Оглядываюсь через плечо на часы и вижу офонаревшие взгляды других парней. Я даже не заметил, как прошло время.

— Черт, старик, я понятия не имел.

— Да уж, у тебя даже дыхание не сбилось. — Я делаю глубокий вдох. Надеюсь, Карл не заметит, что я не дышу вообще. Он проводит пальцем по моему лбу, показывает мне: — Ты даже не вспотел. Мало того, холодный как лед. Что происходит?

— Чувак, вечно ты обо мне беспокоишься. Просто трудная выдалась ночка. Вот и все дела.

Наверняка у Карла опять сработал детектор брехни.

— Как скажешь. В общем, разбавь чуток свою деятельность. Поколоти пневматичку, потаскай железо. А то у платных клиентов уже глаза на лбу.

Я киваю. Он прав. Надо за собой следить. А то посыплются вопросы, на которые у меня нет ответов.

Выполняю свою обычную программу, вот только не чувствую никакого напряжения. Гантели тяжелые, не вопрос, но единственное, о чем я думаю, — это о том, насколько слаженно работают мышцы и кости. Ни усталости, ни боли. Когда мне кажется, что никто не смотрит, я накидываю на штангу еще «блинов», легко жму от груди двести тридцать кило, хотя мой максимум — сто шестьдесят.

Все время думаю, как теперь вписаться. Я другой, и двух вариантов не существует. Нельзя жить как ни в чем не бывало. Но и рассказывать никому ни о чем нельзя. Что сделают люди, если все узнают?

Вот только как мне вписаться? Это как идти в стельку пьяным. В нормальном состоянии ты даже не задумываешься, как твое тело сохраняет равновесие. Но стоит надраться, и приходится выверять каждый шаг. Интересно, могу ли я заставить сердце биться? Дышать-то я могу, разве что легкие теперь у меня как мехи волынки.

Крупные вещи прятать легко, зато всякую мелочь люди сходу подмечают. Сколько таких деталей я упускаю? Я возвращаюсь к грушам, немного кряхчу для проформы, но явно неискренне. Сам удивляюсь, как это никто ничего не замечает.

Ловлю свое отражение в зеркале. Выгляжу нормально, разве что немного потрепанным. Но это в порядке вещей. Я всегда так выгляжу. Зато теперь не потею, не устаю. Что еще я упускаю? Голова кругом, как подумаю, сколько всего могу забыть. В конце концов решаю, что с меня хватит. Ни к чему насиловать себе мозги. Тем более что с этим теперь ничего не поделаешь.

Я запихиваю вещи в сумку, притворяюсь, будто стираю со лба пот полотенцем, иду к выходу. Позади меня вырастает тень Карла.

— Задержись, — говорит он. — Нам с тобой надо поговорить.

Он ведет меня в свой кабинет, запирает дверь. Врубает в розетку древний телик рядом с ящиком для документов, на котором торчит бамбук в горшке. Изображение хреновое, местный канал. Чья-то башка трещит о Ближнем Востоке. Ну ей-богу, давно пора Карлу провести себе кабельное.

— Ты же не собираешься опять мне показывать свою домашнюю порнушку? Я ж не переживу, если еще раз увижу твой хрен.

— Мой хрен ты увидишь, только когда я окочурюсь. И ты это знаешь. Хочешь посмотреть на мясцо, загляни в субботу на фестиваль сосисок в паре кварталов отсюда. А теперь заткнись и жди. Новости важные. Сам только что увидел. Наверняка повторят.