— Энджи, — зовет ее Питер, — ты работала здесь, когда еще был жив мистер Хендерсон?
Она кивает. Миниатюрная барышня, фиолетовые волосы с каштановыми корнями, серьга в носу. Лет девятнадцать-двадцать. По глазам видно, что навидалась всякого.
— Да. Я и еще несколько человек. А что?
— Привет, Энджи, — встреваю я. — Я из полиции. Хотел кое о чем с тобой поговорить. — Достаю крошечный блокнот вроде тех, что есть у каждого копа, и ручку. Из кожи вон лезу, чтобы выглядеть официально.
— Я не воровка, — выпаливает Энджи. У нее такой вид, будто она уже на скамье подсудимых. Причем обвиняют ее в убийстве людей, которых она пальцем не трогала и трогать не собиралась.
— А я так и не думал, — говорю я.
Помню себя в ее возрасте. Как-то мне учинил допрос с пристрастием один жирный ублюдок, который считал, что может размазать меня по стенке только за то, что я молод, ношу кожаную куртку, длинные патлы и катаюсь на скейтборде.
— Всего лишь хотел задать тебе несколько вопросов о мистере Хендерсоне. Ничего не пропало, и я здесь не для того, чтобы говорить о краденых вещах.
Она щурится, явно мне не верит, но говорит:
— Ладно.
— Ты была здесь в ту ночь, когда сюда вломились?
— Нет, — качает головой Энджи. — Я ушла за пару часов до этого. Дома никого не было.
— Ты не знаешь, был ли кто-то у мистера Хендерсона? Подружка? Может, бойфренд?
Она молчит, думает, как будто пытается что-то вспомнить.
— Ага, — говорит она, растягивая слово, как ириску. — Кто-то точно был. Только я… я не помню кто.
У меня не возникает ощущения, что она врет. Мало того, у нее розовеют щеки, как если бы от мыслей у нее разболелась голова.
— Не надо себя мучить, — говорю я, и Энджи, похоже, успокаивается.
— Даже не знаю, почему не могу вспомнить, — говорит она.
— Но хоть что-то ты помнишь? Мужчина это был? Или женщина? Какого роста?
— Помню. То есть, наверное, помню. Кажется, это был мужчина. Или все-таки женщина? — Она пожимает плечами. — Извините.