— Карл, — тихо говорю я, прижавшись башкой к двери. Хрен знает, кто может оказаться в соседнем номере. — Это Джо. Открывай.
Карл приоткрывает дверь, насколько позволяет цепочка. В комнате темно, поэтому рассмотреть его лицо трудно. Занавески там явно задвинуты.
— Джо? — шепотом спрашивает он. — Это ты?
— Да, Карл, я. Впусти меня.
— Нет. Она снова пытается меня одурачить. Это не ты.
— Кто тебя пытается одурачить, Карл?
— Какой-то мужик, — рассеянно говорит он. — Нет, баба. Джо, это ты? — Он прижимается лицом к щели между косяком и дверью, и я, офонарев, делаю шаг назад.
Это Карл, но не тот Карл, которого я знаю. У него такое лицо, будто он прожил на улице последние лет десять. Изможденное и потрепанное. Он явно исхудал, и вокруг башки у него наволочка, как у больного раком, облысевшего после химии.
— Я, Карл, я, — отвечаю я.
У него в глазах страх, замешательство и ужас. Он сует в щель пальцы, и я сжимаю их. По его щекам текут слезы.
— Дай мне зайти, Карл, — говорю я, — и я о тебе позабочусь.
Полчаса в темной комнате я слушаю бормотание Карла. Я включал свет, но он заорал как резаный. Говорит он бессвязно. События, которые он мне описывает, ничего общего с хронологией не имеют, а прыгают в рассказе, как припадочные кузнечики. Как будто кто-то разбил Карла на тысячи осколков, а потом склеил их в неправильном порядке.
В конце концов мне кое-как удается слепить пазл. После нашей ссоры в спортзале Карл полез выяснять, что случилось с Саймоном и со всеми, кого нашли в каньоне. Заработался допоздна и в рекордные сроки сумел раскопать кое-какие следы. Он собирался с кем-то встретиться и… Это все, что он помнит до того, как очнулся в этом номере. Он понятия не имеет, с кем собирался поговорить. Мужчина это был или женщина. Когда он пытается вспомнить, я по глазам вижу, что ему больно. Как будто он борется с мигренью. Этот взгляд я уже видел. Точно такой же, как у уборщиков в доме в Бель-Эйр, когда они пытались вспомнить, кого еще видели в особняке.
— А потом я оказался здесь, — говорит Карл. У него очередной момент просветления. Но за последние полчаса я уже четыре раза такие моменты видел, так что знаю: этот долго не продлится. — Я пытался уйти, но не могу.
Я смотрю на дверь. Там ничего такого нет, что бы держало его внутри. Я же как-то вошел.
— Как это?
— Больно, — просто отвечает Карл.
— В смысле голова болит?
Он качает головой:
— Если бы. Это ерунда. Каждый раз, когда я пытаюсь выйти, я как будто горю. Словно душа выгорает. Так больно — словами не передать.