Развод. Вспомни, как мы любили

Виктор зол.

И я не совсем понимаю почему. Из-за моей шутки с вопросом, есть ли у него свободный знакомый для свиданок?

— Это, что, ревность? — возвращаю ему однажды сказанные им слова.

Молчит, а затем опять опускается в кресло. Поправляет галстук. И замирает, как жуткий манекен.

Глаза только горят и говорят мне, что это живой человек.

— Вить…

Мне становится неуютно под его взглядом, которого раньше я у него не замечала. Как у человека в лихорадке.

— Витя, — шепотом тяну я.

— Похоже, что да.

— Что? — переспрашиваю я.

— Похоже, что ревность, — отвечает он.

Делаю глоток чая.

Ну, я не ожидала от него такой прямой честности, которая ставит меня в тупик. Отставляю чашку, кутаюсь в плед и откидываюсь назад на подушки:

— Ты в своем репертуаре, Воронин. Ревность?

— Я же тебе уже ответил, что да, ревность, — медленно выдыхает, — поэтому не надо ждать от меня того, что я познакомлю тебя с перспективным мужчиной. Хотя перспективы это для юных и дерзких, а в сорок лет надо из себя уже что-то представлять. Особенно для тебя, Машуль.

Опять Машуля.

Медленно моргаю и тяжело вздыхаю.

— Какая может быть ревность к женщине, которую разлюбил?

— Хороший вопрос.

— И еще, — пожимаю плечами, — кто-то тут мне сам желал встретить мне достойного человека, когда я этому кому-то чемодан в зубы сунула.