— Боюсь в моем случае, Маш, ситуация такая, что… — замолкает, сглатывает и приглаживает волосы.
— Договаривай.
— Ситуация такова, — официально и деловито говорит он, — что я доживу до старческого маразма, пятнистой рожи и беззубого рта, только если ты будешь жива.
— Ты, что, мне признаешься таким образом в любви?
— В жопу твою любовь, Маш, — кривится он. — Это другое.
— Я тебя разочарую, но если ты откинешь копытца, то я буду жить.
— Не сомневаюсь, — Виктор вытягивает ноги.
— У нас три дочери, эгоистичный ты козел, — возмущенно шепчу я. — В могилу он собрался! Обалдел? Со мной рядом жизни нет, без меня тоже ее нет. Задолбал! — рявкаю я. — Чего ты от меня хочешь?
— Сейчас? — смотрит мне в глаза.
— Да, давай хотя бы сейчас, — киваю и вновь смеюсь на грани истерики. — Ты вроде ушел от меня. Бросил…
— Я не хотел уходить!
— Вот как? — приподнимаю бровь.
— Да вот так! — Виктор встает и делает ко мне шаг. — Я никогда не умел говорить о сложном, Маша! Это для тебя новость, что ли?! Но речь не об этом! — делает ко мне шаг. — А о том, чего я хочу сейчас.
— И сейчас ты способен правильно донести мысль? — с издевкой улыбаюсь.
— Ну, во-первых, — еще один шаг ко мне, — ты, наконец-то, сама разродилась на сложные признания, в которых я тебе папочка, которого ты за уши тянула до идеала. Во-вторых, ничего сложного сейчас во мне нет.
Еще один шаг и вот он стоит ко мне вплотную, обхватив мое лицо теплыми сухими ладонями.
Я должна оттолкнуть его, отступить и уйти, но я будто опять вернулась в юность в школу под лестницу, где сволочь Воронин зажал меня. Обманом заманил, а после решил не выпускать без поцелуя.
Под этой лестницей есть он и я.
И больше никого.
Даже наших дочерей.