– Дайнька… все так ее называли ласково во дворце… крошку, всегда в белом, как ангельчик… – наводил Виктор Алексеевич, – эту прекрасную молодую женщину… Тогда она была совсем малютка… дочка покойной Олимпиады Алексеевны, жившей по хозяйству у вашего покойного барина… вы помните?..
Макарий Силуаныч расправил бакенбарды и старался выпрямиться в креслах.
– Благоволите, сударь, извинить, но я обязан заметить вам… не барина, а их сиятельства, князя Феодора Константиновича …… – поправил он вежливо-внушительно. – Их сиятельство всегда останавливали… когда именовали их по батюшкину титулу бароном. Пра-а-шу запомнить… – погрозил он пальцем: – «Высочайше утвержденным!.. мнением Государственнага Совета!.. действительному статскому советнику, барону Константину Львовичу …… дозволено принять фамилию и герб ……, из рода коих происходит его мать, урожденная …… и впредь именоваться ……! Их сиятельства прадеды стояли… Ивана Васильевича Грознаго… у правой руки!.. А пресветлейший… Но не дерзаю, грешный, имя Святителя поминать в приватном разговоре. Их сиятельство были наиблагороднейшие, наивысоконравственные… чистоты голубиной… и сердце… князиньки моего…»
Он задохнулся, взял табакерку с эмалевой Екатериной, постучал в нее, защемил щепоть, стряхнул и крепко зарядился. Даринька впивалась в его слова. Губка ее сникла в восторженно-детском умиленье. Старец устремил в нее свой взор и, что-то видя, заерзал в креслах, протянул руку к мутным фотографиям над диваном и тыкал пальцем:
– Ее сиятельство княжна… Ольга Константиновна… – сказал он, недоуменно озираясь, – но она… скончалась?.. – он потер потный лоб. – Очень… атмосфера… – и разинул рот.
Виктору Алексеевичу вспомнилась картина в «Третьяковке» – «Меньшиков в Березове» – «похож, суровостью… крупнее только».
– Так вот, это Дайнька, дочь Липочки, которую их сиятельство выписал из Высоко-Княжьего… теперь большая…
– Так-так… да-да… сия благородная барышня?!.. Господи… ее сиятельство княжна… – показал он на Дариньку, хотел привстать и отвалился в креслах, – Ольга Константиновна, живая!..
Он смотрел, покачивая головой.
– Их сиятельство изволили сказать братцу… Я стоял по правую их руку, кушали они: «Будешь уважать!» И объявили свою волю: «Я сочетаваюсь браком с моей кроткой Липочкой… и наша Дайнька… по высо-чай-шему!.. – он погрозился, – будет именоваться „Ее сиятельство княжна Дария Федоровна…“ и ты будешь уважать… за-кон!» – в-за пример с графиней Шереметьевой. Только граф Шереметьев женился на крепостной крестьянке… а наша Липочка была внучка прото-по-па!.. Пращур его сиятельства был наместником в Суздале… и прото-поп!.. тоже с тех местов. А у прото-по-па была…
– Да, и вот она от правнучки того протопопа… – перевел Виктор Алексеевич на Дариньку, – вспомните-ка, почтеннейший Макарий Силуаныч?..
– Так-так… Дайнька… Ну, ка-ак же!.. – просветлел старец и зарядился табачком, – На руках нашивал… за ручку водил в парках… рыбок кормили… Его сиятельство, бывало, скажут: Слоныч… – Они меня Слонычем именовать изволили в приятную минуту… я крупный, а тогда каким я был… кавалергарда выше!.. – Слоныч, скажут… – ты мне ее не урони, Дайньку… золото мое… И примут с моих рук, под ребрушки… Москву покажут. На ночь приходили к колыбельке, перекрестить… Молодой, на тридцать на первом годочке, на охоте… злой случай… слепая пуля… на номере стояли, за кустом… была облава… В Сретенье Господне, помню…
– Его убило?!.. – вскрикнула Даринька и закрестилась.
– Господня воля. Красавец, прынцессы набивались, ирцогини!.. А князинька был мудрый, все науки знал… – он поднял палец, – и благородный аттестации. Говорили: «Женюсь на единственной любови… мне ее Бог вручил».
Даринька упала на колени перед Макарием Силуанычем, сложив перед собой ладони. Шептала вздохом: «Вы все се-рдце… се-рдце…» Излились градом слезы, как у детей. Она схватила руку Макария Силуаныча и поцеловала. Он принял руку и откинулся на креслах.
– Как выросла… как же не узнать-то, кровь… Дозвольте ручку, ваше сиятельство… – прошептал он умиленно, – ручка… великатная какая…
Он поднес к блеклым губам покорную ручку Дариньки, откинулся и закрыл глаза.
– Ду…шно… а-тмо…сфе-ра… – выдохнул он, ощупью взял газету и накрылся.
Они переглянулись. Виктор Алексеевич достал две сотенных, черкнул на карточке два слова: «От Дайнькн» – и положил под персики. Даринька взяла один на память. Тихо отошли к дверям и оглянулись, Макарий Силуанович дремал, газета шевелилась от дыхания. Неслышно вышли.
Поехали. Даринька смотрела в небо. Виктор Алексеевич понял, что говорить не надо.
ebooksa