Роковая Роксана

22
18
20
22
24
26
28
30

- Чем раньше начнёшь – тем меньше останется на потом, - сказала она, вообще-то, очень логично. – С десяток писем ты успеешь прочитать. А я пока посмотрю журнал, - и она устроилась на банкетке с последним номером «Дамских новостей».

Подавив вздох, я взяла первое письмо и вскрыла его ножом для бумаг, который мама предусмотрительно положила в корзину.

Из конверта высыпались сухие лепестки чёрной розы, а во вложенной записке было всего несколько фраз: «Доверьтесь мне, и я сохраню вашу красоту навечно. Буду ждать вас в полдень у развалин».

Ни подписи, ни даты.

Покрутив письмо, я засунула его обратно в конверт, туда же ссыпала лепестки, и бросила письмо в корзину для ненужных бумаг, которую моя мама так же предусмотрительно оставила за вазой.

Развалины были местной достопримечательностью – остатки каких-то древних строений на вершине холма. Иногда туда водили курортников и гостей города, и некоторые ушлые люди умудрялись на этом даже заработать, придумывая на ходу легенды и истории, которые должны были растрогать или ужаснуть доверчивых туристов. Но большую часть времени холм пустовал, поджидая каких-нибудь безумцев или романтиков, вроде господина Эверетта, который одно время увлекался этюдами на пленэре, изображая Солимарские холмы и долины.

И кто-то собирался ждать меня у развалин, чтобы уговорить купить какой-нибудь чудодейственный крем? Какая глупость.

Я потянулась ко второму письму и замерла.

Ведь сегодня я слышала почти такие же слова… О том, чтобы сохранить мою красоту.

Неужели, это письмо написано господином Эвереттом?

Только я собралась переворошить корзину для бумаг, куда выбросила ненужное послание, как мама вскочила, небрежно откладывая «Дамский вестник».

- А вот и вы, господин граф! – воскликнула она, шагнув навстречу графу Бранчефорте, который как раз заходил в гостиную. – Мы так вам рады! Роксана, доченька, подойди, поздоровайся.

Моё полное имя употреблялось, как праздничное платье. И, если честно, в устах маменьки, которая старалась сейчас выглядеть образцом семейных добродетелей, это прозвучало немного угрожающе.

Пришлось оставить письмо среди бумажного мусора и покорно подойти, чтобы сказать графу, как я рада его видеть.

- Добрый вечер, - поприветствовал он меня в ответ, пронзая тёмным, чуть насмешливым взглядом. – Вы были чем-то заняты, леди Роксана? Мне можно называть вас по имени?

- Конечно, можно, - ответила мама за меня, хватая графа под руку и проводя к дивану. – Моя дочь всего лишь разбирала корреспонденцию. Знаете, эти современные юноши такие настойчивые… Совсем не как молодые люди в моё время. В годы моей юности написать письмо предмету обожания было событием из ряда вон выходящим, обычно влюблённые вздыхали и страдали в сторонке, а теперь – вот, полюбуйтесь, - она широким жестом указала на корзину, набитую письмами. – Доходит до пятидесяти писем в день. Как вам это нравится?

- Согласен с вами, - подхватил граф к огромному удовольствию моей мамочки. – Современная молодёжь совсем распустилась. Куда только смотрит комитет нравственности? Надо будет обсудить этот вопрос с мэром.

Он издевался, только моя бедная мама этого не поняла. А я поняла. И посмотрела на него строго, чтобы не слишком увлекался.

В ответ я получила улыбку – со стороны она могла показаться почти ласковой, если не смотреть графу в глаза. А в его глазах плясали насмешливые искры, как солнце на капельках росы, покрывавших ягоды ежевики утром.

- Господин Тенби тоже выражал возмущение по этому поводу, - мама пригласила графа присесть на диванчик и сама села рядышком, излучая радушие и благожелательность. – Кстати, он сейчас придёт. Поздно вернулся домой и попал под дождь.