Клеймо

Потом я подняла взгляд.

Минутная стрелка только что отметила первую минуту двенадцатого.

В отчаянии я оглянулась на Мэри Мэй – говорить все еще не могла, пыталась отдышаться.

– Одиннадцать ноль одна, – произнесла она.

Мама и папа оба вскрикнули – от гнева, от несправедливости.

И вдруг ожили часы на ее руке, подали сигнал. Она в растерянности поднесла их в глазам, вгляделась в циферблат. Вот как: наши часы чуть-чуть спешат. Разумеется, комендантский час настает по часам надзирательницы. Мама и папа тоже это сообразили, замерли, смотрят на Мэри Мэй, дожидаясь от нее подтверждения.

И я смотрю на нее с пола, снизу вверх, меня вдруг разобрал смех. От смеха болят зашибленные Логаном ребра, но почему-то боль только провоцирует смех. Я легла на пол и смеюсь, держась за бока, голова в крови, руки и ноги исцарапаны, иссечены, я смеюсь как безумная и не могу остановиться.

Успела.

Всех обошла.

25

Мобильный зазвонил в четыре утра, вырвав меня из кошмара. Мне снилось, будто я нахожусь в помещении для зрителей, а в камере Клеймения – Кэррик, уже привязанный к креслу. Ему не дали обезболивающее, он кричит, лицо его искажено мукой, но я не слышу крика, я только вижу его лицо, – наверное, это потому, что я никогда не слышала его голоса. Никогда не слышала. Я прижимаю ладони к стеклу. Рядом с Кэрриком в камере Клеймения вместо Тины, Джун, Барка и Фунара вчерашние Логан, Наташа, Гэвин и Колин.

– Ты кое-что утаила от меня, – слышу я в трубке голос Пиа. Низкий, настойчивый голос, не привычное ее чириканье в эфире, так что я не сразу поняла, что происходит, не сразу преодолела разрыв между явью и сном.

– Утаила? Что?

– Твоих родных вывели перед пятым Клеймом, но там еще кое-кто оставался. И он видел, что произошло. Верно?

И тут я разом проснулась. Села в постели, охнула от боли: здорово же меня Логан пнул.

– Что с тобой?

На миг я прикрыла глаза, сделала глубокий вдох, дожидаясь, чтобы прошло головокружение.

– Селестина!

– Тут я, тут.

– Мне известно, что ты спрашивала в замке также и мистера Берри.