Возлюбленная Козаностра

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, разумеется. Только давай пройдём в дом, — приглашаю её, чтобы не стояла на пороге. — Это Брендон. Моя тётя Мэй.

Хайд внимательно изучает лик престарелой тёти, одобрительно кивает и поднимается на второй этаж, предоставляя мне возможность пообщаться с Мэй наедине. Я предлагаю ей пройти на кухню. Ставлю чайник, достаю турку, но тётя Мэй просит не утруждаться и соглашается выпить сок.

— Я разыскивала тебя у Аманды, но она сказала, что ты переехала в Филадельфию, — обескураживает тётя. Для чего мама ей разболтала, где я нахожусь?

 — Ты хотела увидеться со мной? — осторожно спрашиваю, чтобы не задеть чувств впечатлительной Мэй. Он является родной сестрой тёти Эйприл, и последний раз мы виделись на похоронах отца. Пожалуй, Мэй — единственная родственница, кого я всегда и в любое время рада видеть.

— Смотри! — Мэй извлекает из пакета альбом и кладёт его на столешницу. — Это старый семейный альбом. Дэвид просил передать тебе наследие в случае его неожиданной кончины.

Мои глаза стремительно округляются. Возвращается чувство дикой тревоги и, наверное, шевелюра ползёт вверх.

— Папа завещал мне альбом? Но почему я узнаю об этом только сейчас?

— Такова была просьба Дэвида Элис, — пожимает плечами тётя. — Я хотела приехать к тебе раньше, но дядя Фрэнк всю зиму болел, поэтому смогла вырваться из Мэна только к лету.

Увесистая папка оказывается у меня в руках, и слёзы непроизвольно катятся по щекам. Добрая душа Мэй остаётся в доме ещё на час, делится рассказами и воспоминаниями об отце, а затем отбывает с просьбой не забывать звонить ей хоть иногда. Растроганная до глубины души, я плетусь в гостиную, где в кресле ожидает Брендон. Слегка улыбнувшись, я отвечаю на его вопросительный взгляд.

— Мэй приезжала навестить и подарила мне старый семейный альбом.

Глава 23

Элис.

Брендон понимающе кивает головой. Он просит показать альбом. Я присаживаюсь на пуф, что стоит рядом с креслом, и мы рассматриваем семейные фотографии многолетней давности. Собрание, надо сказать, редчайшее. Некоторые из памятных снимков я никогда не видела ранее. Особенно одно фото. Отец запечатлел меня украдкой, когда, будучи пятнадцатилетней девчонкой, я забралась на дерево и думала, что уединение в раскидистой кроне никто не заметит.

— Можно взять эту фотографию? — спрашивает Брендон, вынимая снимок из прозрачного кармашка.

— Понравилась?

— Да. На ней отражён твой настоящий дух.

Дух бунтарки, таковой я была в те годы. Вручить ему ценный подарок совершенно не против, что с удовольствием делаю. Время неумолимо летит и приближается к полуночи. Выезжать в ночь не хотелось бы, но у Брендона имеются собственные веские причины поступить именно так. Проводить больше одного дня в Нью-Йорке мы не намерены, поэтому я не собираю вещи. Два пакета, в которые складываю обувь, платье и ночной комплект, вот и весь багаж.

— Элис, поторопись! — зовёт Брендон.

Я спешу спуститься на первый этаж, но на полпути поворачиваю назад, несусь в комнату и впихиваю в пакет семейный альбом. Везти его в Нью-Йорк скорее всего глупо, учитывая, что завтра в это же время вернусь в Братский город. Но объяснить порыва, что заставляет тащить трёхкилограммовую папку с собой и странную тревогу возникшую, как только Мэй показала это монументальное собрание, не могу.

Мы добираемся по ночной трассе до Нью-Йорка быстро. Брендон проезжает мост Куинсборо, что ведёт к острову Лонг-Айлед, игнорируя автомобильный туннель. Ближе к побережью располагается огромная территория с внушительным особняком. Металлические ворота высотой в три метра открывает немолодой мужчина. Он приветствует Брендона, а затем следует вдоль деревьев к дому.