Установочная часть первого Постановления, состоящая из 15 пунктов, гласила: 1) признать неудовлетворительным руководство ЦК КПУ и Совета Министров УССР западными областями республики; 2) обязать ЦК КПУ и руководство Львовского, Дрогобычского, Тернопольского, Станиславского, Волынского, Ровенского, Закарпатского, Измаильского и Черновицкого обкомов партии решительно покончить с извращениями ленинско-сталинской национальной политики, с порочной практикой выдвижения на руководящую партийную и советскую работу в западных областях работников из других областей УССР и других республик СССР, изжить огульное недоверие к западноукраинским кадрам, бережно относиться к местной интеллигенции и выдвигать лучших ее представителей на руководящие посты в учебных, научных и культурных заведениях; 3) обеспечить наличие в руководящем составе ЦК КПУ и Совете Министров УССР работников из западных украинцев; 4) провести снижение норм по государственным поставкам сельскохозяйственной продукции и обязательным денежным платежам для всех типов крестьянских, прежде всего коллективных, хозяйств; 5) добиться ликвидации буржуазно-националистического подполья, но при проведении необходимых карательных мер не допускать перегибов, вызывающих справедливое недовольство широких слоев населения и т. д.
В той же части были сделаны и вполне конкретные оргвыводы, которые на первый взгляд выглядели более чем странно. Во-первых, с должности Первого секретаря ЦК КПУ был снят Леонид Григорьевич Мельников, сменивший на этом посту H. С. Хрущева еще в декабре 1949 года, при котором именно он, как известно, занимал должность второго секретаря ЦК КП(б)У. Кроме того, было принято решение вывести его и из состава кандидатов в члены Президиума ЦК и «отозвать в распоряжение ЦК». Во-вторых, новым Первым секретарем ЦК КПУ был «рекомендован» Алексей Илларионович Кириченко, который с того же декабря 1949 года был вторым секретарем ЦК КП(б)У. Обычно эту странную ротацию объясняют тем, что, дескать, первый был русским, а второй — украинцем. Но это объяснение просто смехотворно, так как Л. Г. Мельников был уроженцем Черниговской губернии и более десяти лет проработал в Украинской ССР, в том числе почти пять лет секретарем Сталинского обкома КП(б)У. Кроме того, тот же А. И. Кириченко был не менее повинен в той политике ЦК КПУ, которая в первом пункте данного Постановления была признана «неудовлетворительной». А посему реальная подоплека всей этой рокировки была очевидна многим, если не всем: за ней стоял не столько Л. П. Берия, сколько H. С. Хрущев. Именно с ним А. И. Кириченко очень плотно работал более семи лет: сначала заведующим сектором кадров и заведующим Промышленным отделом ЦК КП(б)У (1938–1941), позднее секретарем ЦК КП(б)У по промышленности (1941–1944) и членом Военного совета Юго-Западного и Донского фронтов (1941–1943) и, наконец, секретарем ЦК КП(б)У по кадрам (1944–1945).
Аналогичный характер носило и второе Постановление Президиума ЦК, в котором «работа ЦК КП Литвы и Совета Министров Литовской ССР по укреплению советской власти» была признана «неудовлетворительной». Хотя в данном Постановлении было несколько важных отличий. Во-первых, было указано на то, что «основной ошибкой» республиканского руководства стало фактическое перепоручение важного дела «ликвидации буржуазно-националистического подполья органам государственной безопасности», которые в основном свели все «дело к массовым репрессиям и чекистско-войсковым операциям». Однако эти операции не приносят должного эффекта, поскольку до сих пор не обезглавлено антисоветское подполье, не пойманы главари подпольных центров и не пресечены их активные мероприятия против советской власти. Во-вторых, было указано на то, что «главной задачей Литовской парторганизации на ближайший период» является «подготовка, выращивание и широкое выдвижение литовских кадров во все звенья партийного, советского и хозяйственного руководства». Более того, было прямо указано на необходимость отмены порочной «практики назначения заместителями председателя Совета Министров Литовской ССР и выдвижения вторыми секретарями районных и городских комитетов партии, а также заместителями председателей исполкомов Советов… работников не из литовских национальных кадров», а всех освобожденных «номенклатурных работников, не знающих литовского языка, отозвать в распоряжение ЦК». В-третьих, было жестко указано отменить ведение всего «делопроизводства во всех партийных, государственных и общественных организациях Литовской ССР на не литовском языке, обеспечив для районов с польским населением ведение местного делопроизводства на польском языке», а заседания Совмина, Бюро и пленумов ЦК КП Литвы, а также городских и районных комитетов партии и исполкомов Советов депутатов трудящихся проводить на литовском языке». При этом, как ни странно, в отличие от Украинской ССР, каких-либо кадровых решений в отношении высших республиканских руководителей принято не было. Первый секретарь ЦК КП Литвы Антанас Юозович Снечкус оставался на своей должности еще более 20 лет, вплоть до своей кончины в январе 1974 года. А глава правительства Мечисловас Александрович Гедвилас был отправлен в отставку только в середине февраля 1956 года, прямо в день открытия XX съезда КПСС.
Чуть позже, 12 июня 1953 года, было принято аналогичное Постановление «О положении в Белорусской ССР», которое, кстати, обсуждали и одобрили всего пять членов Президиума ЦК: руководящая четверка в лице Л. П. Берии, Г. М. Маленкова, В. М. Молотова и H. С. Хрущева, а также К. Е. Ворошилов[267]. Данное Постановление Президиума ЦК, в отличие от первых двух, носило куда менее острый характер, поскольку руководство Белорусской ССР было обвинено только в двух главных прегрешениях: 1) в неудовлетворительной работе «с выдвижением белорусских кадров (особенно из западных областей —
Однако, как известно, в отличие от Украинской ССР, кадровая рокировка в Минске так и не состоялась, но ее подоплека буквально через месяц стала известна всем членам Президиума ЦК. Дело в том, что после ареста Л. П. Берии 15 июля 1953 года Михаил Васильевич Зимянин, занявший всего месяц назад должность заведующего IV Европейским отделом МИД СССР, направил по поручению H. С. Хрущева письмо на его имя, в котором подробно описал все обстоятельства и содержание своих (двух телефонных и одного приватного) разговоров с поверженным главой МВД СССР[268]. Из этого письма прямо следовало, что лично Л. П. Берия стал инициатором снятия «русского» H. С. Патоличева, который, по его мнению, был «плохим руководителем» и «пустым человеком», и назначения на освобождавшийся пост «белоруса» М. В. Зимянина. Именно он, опираясь на белорусских чекистов и нового главу республиканского МВД полковника М. Ф. Дечко, и должен был в срочном порядке «поправить ситуацию в республике». Как вспоминал тогдашний первый секретарь Минского горкома ВЛКСМ Б. П. Павленок, М. В. Зимянин, которого хорошо знали и уважали в Белоруссии, прибыл в Минск за пару дней до Пленума ЦК в полной убежденности, что все «пройдет как по нотам». Но на самом Пленуме «все карты спутал» первый секретарь Витебского горкома Иван Евтеевич Поляков, «предложивший вопрос об освобождении Патоличева снять с повестки дня, а решение ЦК КПСС считать ошибочным». Почти все члены белорусского ЦК поддержали это выступление и стали с тревогой ждать ответной реакции Москвы. Но ее не последовало, поскольку буквально через пару дней был арестован сам Л. П. Берия[269].
Вечером того же дня тем же составом членов Президиума ЦК было принято аналогичное Постановление «О положении в Латвийской ССР», которое уже готовилось лично H. С. Хрущевым. Правда, как и в случае с Литовской ССР, обошлось без крупных кадровых решений: Первый секретарь ЦК КП Латвии Ян Эдуардович Калнберзинь и председатель Совета Министров Латвийской ССР Вилис Тенисович Лацис, занявшие свои руководящие посты еще летом 1940 года, сохранили их до конца ноября 1959 года. Правда, еще в конце мая 1953 года, в период подготовки данного Постановления, Л. П. Берия сменил главу республиканского МВД и вместо «украинца» Н. К. Ковальчука назначил новым министром «латыша» И. Д. Зуяна. Кстати, тогда же в недрах аппарата ЦК началась подготовка еще двух аналогичных Постановлений Президиума ЦК — по Эстонской и Молдавской ССР[270], однако, как известно, они так и остались на бумаге из-за скорого ареста Л. П. Берии.
Причем надо сказать, что все утвержденные Постановления, направленные сразу в республиканские ЦК, также «сопровождались» записками Л. П. Берии, который, особо настаивая на этом, явно желал подчеркнуть свою личную роль в их подготовке и принятии. Между тем, как явствуют источники[271], лично Г. М. Маленков отговаривал его от столь опрометчивого шага, который чуть позже уже низложенный «лубянский маршал» сам назвал «глупостью и политическим недомыслием».
Параллельно с решением национального вопроса Л. П. Берия стал проявлять повышенную активность и в своей традиционной и любимой «вотчине» — в Спецкомитетах по атомному проекту и ракетной технике. Как считают ряд историков (Ю. Н. Жуков, Д. В. Кобба[272]), именно «лубянский маршал» без санкции ЦК отдал личное распоряжение на проведение испытаний новейших образцов военной техники. В частности, речь шла об испытании на полигоне Капустин Яр модифицированной крылатой ракеты 10Х, созданной в ОКБ-51 под руководством В. Н. Челомея по проектам комплексов ПВО «Комета» и «Беркут», и об испытании на Семипалатинском полигоне водородной бомбы «Слойка» (РДС-6с), над созданием которой еще с весны 1950 года в КБ-11 (Арзамас-16) активно работала целая группа физиков-ядерщиков, в том числе Ю. Б. Харитон, И. Е. Тамм, Я. Б. Зельдович, А. Д. Сахаров, Ю. А. Романов и ряд других специалистов. Однако их оппоненты (Б. В. Соколов[273]) полагают, что эти обвинения, содержавшиеся в выступлении Г. М. Маленкова на июльском Пленуме ЦК, не соответствуют действительности. Так, вопрос о времени испытания водородной бомбы решался руководящей «четверкой» Президиума ЦК, что было оформлено рядом правительственных Постановлений. А что же касается Первого спецкомитета, то он изначально не подчинялся ни ЦК, ни Совету Министров СССР и замыкался только на усопшего вождя, которому Л. П. Берия лично докладывал о ходе всех работ по созданию атомной и водородной бомб.
По мнению большинства историков (Р. Г. Пихоя, В. П. Наумов, Б. В. Соколов, Ю. В. Аксютин, Д. В. Кобба[274]), все эти бериевские инициативы, особенно в «национальном вопросе», вызвали резко негативную реакцию других членов Президиума ЦК, которые сразу сплотились в единый «антибериевский блок». Однако их оппоненты (Ю. Н. Жуков[275]) утверждают, что эти решения лишь вскрыли «старый гнойник» и привели к образованию внутри Президиума ЦК двух откровенно враждебных группировок, готовых на самые решительные действия: Г. М. Маленков, М. Г. Первухин, М. З. Сабуров — с одной стороны, Л. П. Берия, В. М. Молотов, H. С. Хрущев, Н. А. Булганин — с другой стороны. Остальные же полноправные члены Президиума ЦК — Л. М. Каганович, А. И. Микоян и К. Е. Ворошилов — заняли выжидательную позицию, но, без сомнения, были готовы примкнуть к любой победившей группировке.
По мнению Ю. Н. Жукова, буквально в ближайшие несколько дней должно было состояться очередное заседание Президиума ЦК, на котором Л. П. Берия или другой член руководящей «четверки» выдвинул бы целый пакет обвинений против Г. М. Маленкова за тяжелое положение дел в Прибалтике, Белоруссии и на Украине, за активное участие в послевоенных «политических репрессиях», ревизию основ марксизма-ленинизма и других тяжких грехах. Эти «обвинения» были бы поддержаны большинством членов Президиума ЦК, что неизбежно привело бы к отставке Г. М. Маленкова со всех его постов, прежде всего главы Совета Министров СССР. Но в дело опять вмешался его величество случай: события в ГДР…
2. Июньский кризис в ГДР и падение Л.П. Берии
Хорошо известно, что внешнеполитические вопросы уже не первый месяц были в центре внимания всех членов «коллективного руководства». Причем страсти по разным проблемам международных отношений, многие из которых инициировал тот же Л. П. Берия, кипели не менее бурно и горячо, чем по внутренним. В центре внимания этих споров были югославская, германская, корейская и целый ряд других проблем, о которых более подробно мы писали в нашей книгах «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». А в этой части книги скажем лишь о том, что еще весной 1953 года внутри Президиума ЦК зримо обозначился раскол по вопросам оценки ситуации в ГДР.
Надо сказать, что тогдашним событиям в ГДР посвящено немало научных исследований (А. М. Филитов, Ф. И. Новик, А. А. Фурсенко, Н. Н. Платошкин, Б. Л. Хавкин, К. Остерман[276]), хотя далеко не все они отличаются строгой научной объективностью, а многие из них очень сильно страдают пещерным и вполне традиционным антисоветизмом, столь характерным для нынешней российской историографии. Между тем в целом ряде последних публикаций, в частности в известной монографии профессора Н. Н. Платошкина, довольно подробно, с опорой на источники изложена не только история самих июньских событий в ГДР, с которыми традиционно связывают падение Л. П. Берии, но и их предыстория. Довольно подробно об этих событиях в историографическом и фактическом ключе мы поведали в своей работе «Хрущевская слякоть», опубликованной в 2019 году[277]. Поэтому на страницах этой книги нет особой нужды «повторять пройденное». Здесь мы лишь напомним о том, что сразу после смерти И. В. Сталина в Президиуме ЦК разгорелись нешуточные страсти по поводу кризисных событий в ГДР и ключевых проблем строительства социализма на этом самом западном форпосте Советского Союза. Большая часть членов высшего советского руководства, прежде всего В. М. Молотов, H. С. Хрущев, Н. А. Булганин, А. И. Микоян и М. А. Суслов не только поддержали реализацию решений II Партконференции СЕПГ «о строительстве основ социализма на немецкой земле», но и высказали полную поддержку лидеру СЕПГ Вальтеру Ульбрихту. Однако Л. П. Берия в пику этим настроения в своей записке «О положении в ГДР» от 6 мая 1953 года в категорической форме выступил против этих «авантюрных планов» и, как ни странно, был поддержан Г. М. Маленковым[278]. Это противостояние, как считает значительная часть авторов, и стало немаловажным поводом для кардинального решения вопроса с «лубянским маршалом».
Надо сказать, что в отечественной историографии июньские события 1953 года уже довольно давно ассоциируются с крахом Л. П. Берии, поскольку целый ряд историков полагают, что именно отсутствие «лубянского маршала» в Москве сыграло решающую роль в победе антибериевской коалиции. Хотя одни сторонники этой версии (Ю. Н. Жуков, Е. А. Прудникова[279]), не называя конкретных дней его пребывания в Берлине, полагают, что он отсутствовал в Москве только три дня (вероятнее всего, 22–25 июня), другие (Б. В. Соколов, М. Г. Жиленков[280]) утверждают, что он находился в германской столице чуть ли не целую неделю, т. е. 18–25 июня 1953 года, и, наконец, третьи (Ю. В. Аксютин, С. Я. Лавренов, И. М. Попов[281]) вообще не называют каких-либо конкретных сроков его пребывания в столице ГДР. Но их оппоненты, прежде всего профессор А. М. Филитов[282], вполне определенно говорят, что документальные и мемуарные источники не подтверждают эту расхожую точку зрения.
Как известно, дальнейшие события борьбы за власть в верхних эшелонах власти до сих пор окутаны плотной завесой тайны. Существует несколько версий тогдашних событий. Однако сразу оговоримся, что ни одна из них не подтверждена документально и все они, как совершенно справедливо указала Ю. А. Абрамова[283], носят сугубо гипотетический характер, так как основаны только на мемуарах (либо интервью) целого ряда активных участников тех событий, в том числе H. С. Хрущева, В. М. Молотова, А. И. Микояна, Г. К. Жукова, Д. Н. Суханова, К. С. Москаленко и П. С. Батицкого[284].
Во-первых, до сих пор не совсем ясно, кто все-таки стоял во главе этого «заговора». Большинство авторов (Р. А. Медведев, Р. Г. Пихоя, А. В. Пыжиков, Л. М. Млечин, Е. А. Прудникова[285]) целиком и полностью разделяют версию H. С. Хрущева, подробно изложенную в его мемуарах, что, дескать, именно он был главным инициатором подготовки и реализации всего «антибериевского заговора». По этой давно и широко растиражированной версии, именно он в ходе закулисных интриг и тайных договоренностей с рядом ключевых фигур «коллективного руководства» страны, прежде всего с Г. М. Маленковым, В. М. Молотовым, Л. М. Кагановичем, Н. А. Булганиным и К. Е. Ворошиловым, заручившись их поддержкой, лично руководил арестом Л. П. Берии то ли на заседании Президиума ЦК, то ли на заседании Президиума Совета Министров СССР. Сам же этот арест при содействии нескольких старших офицеров МВО лично произвели маршал Г. К. Жуков и генерал-полковники К. С. Москаленко, П. Ф. Батицкий и М. И. Неделин, которых на своей машине в Кремль привез сам министр обороны СССР маршал Н. А. Булганин.
Другие авторы (Ю. Н. Жуков, М. Г. Жиленков[286]) выдвинули версию, что главным инициатором ареста Л. П. Берии был именно Г. М. Маленков, который, опираясь на поддержку В. М. Молотова, Г. К. Жукова и верных ему генералов И. А. Серова, С. Н. Круглова и К. С. Москаленко, по сути, заставил H. С. Хрущева, Н. А. Булганина и А. И. Микояна поддержать его на заседании Президиума ЦК и проголосовать за арест Л. П. Берии. Третья группа авторов (В. П. Наумов, Б. В. Соколов, Ю. А. Абрамова[287]), говоря о том, что логика самих событий, заставлявшая предположить первейшую роль H. С. Хрущева в организации «антибериевского заговора», не исключают и того, что «обоим вождям», т. е. H. С. Хрущеву и Г. М. Маленкову, одновременно могла прийти идея избавиться от «опасного соперника» и сильного администратора, способного очень быстро и легко подавить их влияние и авторитет во всем партийно-государственном аппарате страны. При этом Ю. А. Абрамова говорит о том, что «выяснить истинного организатора ареста Л. П. Берии не представляется возможным, поскольку даже H. С. Хрущеву во время своего триумфа над "антипартийной группой" в июне 1957 года так и не удалось аргументированно доказать свое первенство в этом вопросе». Наконец, еще ряд авторов (А. Г. Авторханов[288]) утверждают, что изначально весь «антибериевский заговор» пекся тремя очень искусными в дворцовых интригах «пекарями»: Г. М. Маленковым, H. С. Хрущевым и Н. А. Булганиным.
Между тем новые архивные документы, впервые введенные в научный оборот В. П. Наумовым и Р. Г. Пихоей[289], позволяют пролить свет на целый ряд важных обстоятельств свержения Л. П. Берии с властного Олимпа. Во-первых, вполне возможно, что самой последней каплей, переполнившей чашу терпения Г. М. Маленкова, H. С. Хрущева и Ко, стало настойчивое требование Л. П. Берии арестовать бывшего министра госбезопасности С. Д. Игнатьева, хорошо осведомленного о тайной подоплеке самых громких уголовных дел последних двух лет ушедшей сталинской эпохи[290]. Во-вторых, по разным версиям, сам «антибериевский заговор» вступил в решающую фазу между 12 и 15 июня 1953 года, когда на заседании Президиума ЦК обсуждались новые записки Л. П. Берии: «О положении в Белорусской ССР» и «Об ограничении прав Особого Совещания при МВД СССР». В-третьих, в первоначальных планах главных «заговорщиков», прежде всего Г. М. Маленкова, карательные меры против всесильного хозяина Лубянки носили довольно «гуманный характер». Судя по черновику маленковского выступления на Президиуме ЦК[291], на одном из ближайших его заседаний предполагалось осуществить целый ряд мер:
— во-первых, снять Л. П. Берию с постов первого заместителя председателя Совета Министров СССР и главы МВД СССР и назначить его министром нефтяной промышленности СССР. Причем вопрос о его членстве в составе Президиума ЦК в этом документе не упоминался, однако, безусловно, должен был быть поставлен на повестку дня и решен на ближайшем Пленуме ЦК;
— во-вторых, назначить новым министром МВД СССР генерал-полковника Сергея Никифоровича Круглова, который, как известно, уже возглавлял это ведомство в 1945–1953 годах, до его объединения с МГБ СССР;
ebooksa