Под занавес уходящего 1972 года прошел декабрьский Пленум ЦК, где по традиции были обсуждены доклады председателя Госплана Н. К. Байбакова и министра финансов В. Ф. Гарбузова и принято привычное Постановление ЦК «О проектах Государственного плана развития народного хозяйства СССР и Государственного бюджета СССР на 1973 г.»[964] А в конце работы Пленума был решен и кадровый вопрос. Во-первых, как и ожидалось, В. П. Мжаванадзе был выведен из состава Политбюро, однако Э. А. Шеварднадзе не сменил его на этом посту, поскольку в тот момент он даже не был кандидатом в члены ЦК, а принцип кооптации, существовавший в довоенный период, уже давно не практиковался. Во-вторых, новым секретарем ЦК, которому теперь надлежало отвечать за тяжелую промышленность, энергетику и нефтегазовый комплекс, был избран первый секретарь Красноярского крайкома Владимир Иванович Долгих, пробывший в этой должности всего три с половиной года. Существует представление, что столь стремительный карьерный рост В. И. Долгих был напрямую связан с личностью А. Н. Косыгина, который еще в январе 1968 года, посещая с рабочим визитом Норильский горно-металлургический комбинат, сразу проникся особым уважением к его директору. Однако сам В. И. Долгих отрицает этот факт и уверяет, что вопрос о его переезде в Москву решался в аппарате И. В. Капитонова, а затем и в личном разговоре с Л. И. Брежневым[965]. Хотя, конечно, вопрос о работе В. И. Долгих в Секретариате ЦК не мог не обсуждаться с главой советского правительства, поскольку ему предстояло курировать важнейшие отрасли народного хозяйства страны.
Не успел наступить новый 1973 год, как в верхних эшелонах власти начались очередные «потрясения». В начале февраля на заседании Политбюро Л. И. Брежнев совершенно неожиданно для многих его членов поставил вопрос об отставке министра сельского хозяйства СССР В. В. Мацкевича, который якобы сам напросился направить его на дипломатическую работу. Когда этот вопрос в присутствии В. В. Мацкевича был тут же решен, Л. И. Брежнев вдруг заявил, что «Кулакову и Полянскому давно было дано задание подобрать кандидатуру на министра сельского хозяйства, но такой кандидатуры до сих пор так и нет. А она должна быть известной, авторитетной в партийных и советских органах и вхожей в эти органы. Поэтому я долго думал над этой кандидатурой и вношу предложение министром сельского хозяйства назначить тов. Полянского»[966]. Прослушав этот пассаж генсека, никто из членов Политбюро не поддержал его, хотя было очевидно, что этот вопрос он наверняка предварительно проговаривал с рядом своих коллег, прежде всего А. Н. Косыгиным, Н. В. Подгорным и Ф. Д. Кулаковым. Понятно, что для самого Д. С. Полянского данное предложение стало громом среди ясного неба, и он в полной растерянности от такого поворота событий попросил генсека не принимать этого решения. Но неожиданно в поддержку Л. И. Брежнева подали реплики А. Н. Косыгин и Ф. Д. Кулаков, у которого с Д. С. Полянским давно были трения по работе. В результате вопрос был решен, и уже на следующий день, 3 февраля 1973 года, вышли Указы Президиума Верховного Совета СССР об освобождении Д. С. Полянского с поста первого заместителя председателя Совета Министров СССР и о назначении его министром сельского хозяйства СССР. Причем на его прежнюю должность никто не был назначен, и в составе Совмина СССР теперь остался единственный первый заместитель — Кирилл Трофимович Мазуров. При этом вечером того же дня Л. И. Брежнев принял Д. С. Полянского в своем цековском кабинете и, дабы «подсластить пилюлю», сообщил ему, что он лично прибудет в Минсельхоз, чтобы представить членам коллегии нового главу ведомства. Что касается В. В. Мацкевича, то через пару месяцев, в конце апреля того же года, он был назначен советским послом в Чехословакию, где проработает до начала февраля 1980 года, а затем уйдет на заслуженный отдых.
Совершенно очевидно, что столь стремительное и даже откровенно унизительное перемещение Д. С. Полянского на пост министра с поста первого заместителя главы союзного правительства стало «черной меткой» бывшему хрущевскому фавориту. Она прилетела ему не столько за его леность в работе, которую стали отмечать многие коллеги, сколько за «ненужные» разговоры с рядом членов Политбюро, прежде всего с П. Е. Шелестом, о чем Л. И. Брежнева всегда информировали органы. Тогда же, по сути, была окончательно решена и судьба двух уже опальных членов Политбюро ЦК — самого П. Е. Шелеста и Г. И. Воронова.
Как явствует из дневника П. Е. Шелеста, по его просьбе в конце марта 1973 года у него «состоялись встреча и разговор» с Л. И. Брежневым, который почти целиком был посвящен «организованной травле» и «третированию» бывшего Первого секретаря ЦК КПУ на Украине, прежде всего за потакание местным националистам, политику «украинизации» партийных и советских кадров и прочие грехи[967]. Л. И. Брежнев попытался свести весь разговор к «шутке», однако П. Е. Шелест не принял подобного тона и «прямо и открыто» заявил генсеку, что «когда он возвращался из Праги и остановился в Киеве, тогда он и дал "санкцию" на все эти безобразия». На следующий день у П. Е. Шелеста состоялся «длительный, сложный и тяжелый разговор» с Н. В. Подгорным, который заявил ему, что «все так далеко зашло, что он уже ничем помочь ему не может», и что против него «действовала "днепропетровская группа"». Глава Верховного Совета СССР посоветовал давнему товарищу «не горячиться» и не делать необдуманных шагов. Однако вечером того же дня, находясь в сильно подавленном состоянии, П. Е. Шелест, переговорив с женой и сыновьями, написал в Политбюро ЦК заявление с просьбой об отставке по состоянию здоровья. Но утром наступившего дня он передумал направлять его по адресу.
Тем временем в начале апреля 1973 года М. А. Суслов пригласил к себе в цековский кабинет Г. И. Воронова и заявил ему, что предстоит Пленум ЦК и надо решить вопрос о его членстве в Политбюро, поскольку Л. И. Брежнев не считает нужным вхождение председателя Комитета народного контроля в этот высший партийный ареопаг. Г. И. Воронов прекрасно знал о подобной позиции генсека из его уст и считал ее ущербной, поскольку был категорически против «принижения роли народного контроля как такового»[968]. Поэтому он не стал препираться с М. А. Сусловым и сразу написал заявление о сложении с себя полномочий не только члена Политбюро, но и председателя КНК СССР.
Между тем грозные тучи над П. Е. Шелестом продолжали сгущаться. Тогда же, в начале апреля 1973 года, в главном партийном органе ЦК КПУ — журнале «Коммунист» — была напечатана разгромная статья на его книгу «Україно наша Радянська», а ее тираж изъят из продажи на всей территории УССР. Чуть позже, в середине апреля, состоялся Пленум ЦУ КПУ, на котором В. В. Щербицкий, И. К. Лутак и три первых секретаря — Днепропетровского, Винницкого и Черкасского обкомов партии А. Ф. Ватченко, П. П. Козырь и А. Н. Андреев — разразились в адрес бывшего «начальника» самой непотребной бранью и навешиванием грязных ярлыков. Сам П. Е. Шелест расценил этот очередной виток его травли как прямую отмашку Москвы, где всем процессом дирижировали Л. И. Брежнев и М. А. Суслов.
21-22 апреля 1973 года у П. Е. Шелеста состоялись приватные разговоры с А. Н. Шелепиным и Д. С. Полянским, поддержавшими его в столь трудный час, а затем и с Н. В. Подгорным, который заявил ему, что «если будет стоять вопрос об освобождении от членства в Политбюро, то лучший способ — уйти на отдых»[969]. На следующий день Л. И. Брежнев сам позвонил П. Е. Шелесту и пригласил его на беседу, которая состоялась вечером того же дня в его рабочем кабинете в ЦК. В ходе этого, как написал сам П. Е. Шелест, «длительного, изнурительного, но относительно спокойного» разговора он, в очередной раз излив душу генсеку, передал ему заявление о своей отставке со всех занимаемых постов. А уже утром следующего дня у него случился острый сердечный приступ, который не позволил ему принять участие в работе Пленума ЦК, впрочем, он и сам не собирался приходить на этот форум и попросил «решить его вопрос» без его участия. Не явился на Пленум ЦК и его «товарищ по несчастью» Г. И. Воронов, также не пожелавший принимать участие в своей «политической казни».
26-27 апреля 1973 года состоялся давно запланированный Пленум ЦК[970], в центре внимания которого был очередной брежневский доклад «О международной деятельности ЦК КПСС по осуществлению решений XXIV съезда партии». Судя по рабочим записям Л. И. Брежнева, работу над этим докладом он начал еще 8 апреля, а затем дважды — 17 и 18 числа — обсуждал его с коллегами по Политбюро[971]. Но не менее, а, возможно, более важным стал кадровый вопрос, решенный в конце работы Пленума ЦК. Во-первых, из состава Политбюро были выведены два давних брежневских оппонента — П. Е. Шелест и Г. И. Воронов, — которых чуть позже, 5 мая 1973 года, на сессии Верховного Совета СССР чисто формально сняли с высоких государственных постов. При этом обширный круг вопросов, которые курировал П. Е. Шелест, «разбросали» по другим зампредам Совета Министров СССР и не стали назначать нового заместителя А. Н. Косыгину. Что касается нового главы КНК СССР, то более года это кресло пустовало, и только в самом конце июля 1974 года в него сел первый заместитель председателя Совета Министров РСФСР Алексей Михайлович Школьников, который, кстати, приходился сватом секретарю ЦК по идеологии П. Н. Демичеву. После отставки Г. И. Воронов ушел на заслуженную пенсию, а П. Е. Шелест, который был старше его на два года, все же добился назначения на должность директора Долгопрудненского ОКБ Министерства авиационной промышленности СССР, где он проработал вплоть до января 1985 года.
Во-вторых, на этом же Пленуме произошло беспрецедентное событие — впервые за многие годы в состав Политбюро ЦК вошли сразу три влиятельных «силовика»: министр обороны СССР маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко, занимавший свой пост с апреля 1967 года, министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко, который был назначен на эту должность еще в середине февраля 1957 года, и председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов, севший в свое кресло в мае 1967 года. При этом А. А. Гречко и А. А. Громыко, минуя «кандидатский предбанник», сразу стали полноправными членами Политбюро, а Ю. В. Андропов был переведен из кандидатов в полноправные члены, что, по мнению многих историков (Р. Г. Пихоя, С. Н. Семанов, Л. М. Млечин, Д. О. Чураков[972]), зримо говорило о серьезном усилении позиций генсека во всей властной вертикали. Неслучайно тот же П. Е. Шелест в своем дневнике записал: в «партийном активе» много разговоров о том, что «Брежнев через армию и КГБ укрепляет свои политические позиции в партии» и «после такой акции его "культ" уже будет укрепляться»[973]. Причем заметим, что до этого момента последними полноправными членами Политбюро (Президиума) ЦК, занимавшими посты глав МВД (КГБ), МИД и МО СССР, были Л. П. Берия, В. М. Молотов и Г. К. Жуков. Первый, как известно, был выведен из состава Президиума ЦК в самом конце июня 1953 года, и все его сменщики на посту главы КГБ — И. А. Серов, А. Н. Шелепин и В. Е. Семичастный — в состав высшего партийного ареопага уже не входили. А двое других, как тоже хорошо известно, покинули Президиум ЦК в июле и в октябре 1957 года, и их сменщики — А. А. Громыко и Р. Я. Малиновский — в состав этого органа также не вошли. Как утверждают многие историки, H. С. Хрущев вполне сознательно не вводил всех этих персон в состав Президиума ЦК с тем, чтобы не делать глав ключевых силовых ведомств политическими фигурами, способными создать ему очередные проблемы на властном Олимпе. Кроме того, не будет лишним напомнить, что руководители этих силовых ведомств входили в состав Совета Министров СССР и формально числились за премьер-министром страны, но по факту все эти фигуры были исключительно «епархией» генсека. Теперь же их авторитет неизмеримо возрос, поскольку наряду с самим А. Н. Косыгиным сразу три «его министра» — А. А. Гречко, А. А. Громыко и Ю. В. Андропов — стали полноправными членами Политбюро ЦК.
На том же Пленуме ряды кандидатов в члены Политбюро ЦК пополнила новая восходящая звезда советской политической элиты — Первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов, что тоже стало определенной политической сенсацией, поскольку почти 30 лет, еще со времен А. А. Жданова, руководитель северной столицы никогда больше не входил в высший партийный ареопаг. Теперь же эта давняя традиция была нарушена, и на то были свои резоны. Дело в том, что Г. В. Романов, всегда отличавшийся отменной работоспособностью и недюжинным организаторским талантом, в январе 1963 года по протекции Ф. Р. Козлова, под началом которого он начинал свою партийную карьеру, был назначен вторым секретарем Ленинградского обкома партии. На этом посту он зарекомендовал себя как очень толковый, волевой и требовательный руководитель, который реально руководил всем огромным промышленным (в том числе оборонным) и аграрным комплексом северной столицы и области. Положил на него глаз и сам Л. И. Брежнев, неоднократно приезжавший в Ленинград с рабочими визитами. Поэтому, когда на повестку дня был поставлен вопрос о снятии В. С. Толстикова, которого в аппарате ЦК считали скрытым «шелепинцем», то вопрос о его сменщике на посту главы Ленинградской парторганизации, по сути, не стоял. Поговаривали, что формальным поводом для снятия В. С. Толстикова стала его совместная «пьянка» в июле 1970 года с начальником Ленинградской военно-морской базы адмиралом И. И. Баковым, во время которой они прибыли на советский крейсер и, угрожая команде расправой, «угнали» его для прогулки к берегам Финляндии. Но, как бы то ни было, в середине сентября 1970 года в северной столице прошел объединенный Пленум Ленинградского горкома и обкома партии, на котором Г. В. Романов единогласно был избран первым секретарем, а его предшественник по заведенной традиции перешел на дипломатическую работу и ровно через месяц якобы по просьбе самой китайской стороны уехал советским послом в Пекин, где проработал до конца июля 1978 года, оставаясь все это время членом ЦК, вплоть до конца февраля 1981 года.
На взгляд целого ряда авторов (Р. А. Медведев, Р. Г. Пихоя, Л. М. Млечин[974]), именно этот Пленум знаменовал собой окончательный крах системы «коллективного руководства», сложившейся после октябрьского Пленума ЦК, и утверждение единоличного лидерства генсека. Однако Л. И. Брежневу так и не удалось в полной мере насладиться результатами одержанной победы, так как уже летом 1973 года у него начались большие проблемы со здоровьем. Как утверждает главный кремлевский эскулап, академик Е. И. Чазов, который еще в 1992 году выпустил свою нашумевшую книгу «Здоровье и власть»[975], первый «тревожный звонок» прозвучал в августе 1968 года, когда в Кремле шли жаркие дискуссии с чехословацким руководством. Во время очередного раунда этих переговоров Л. И. Брежнев совершенно неожиданно для всех присутствующих «потерял нить разговора», у него стал заплетаться язык, а затем и вовсе он потерял сознание и завалился головой на стол. Генсека срочно перенесли в комнату отдыха, и его лечащий врач Н. Г. Родионов вызвал в Кремль академиков-кардиологов П. Е. Лукомского и Е. И. Чазова и профессора-невропатолога Р. А. Ткачева, который диагностировал у него «извращенную реакцию усталого человека со слабой нервной системой на прием снотворных средств». На сей раз все обошлось, Л. И. Брежнев поспал три часа и как ни в чем не бывало вернулся за переговорный стол.
Надо сказать, что в исторической и мемуарной литературе давно гуляют байки о том, что именно тогда у Л. И. Брежнева случился то ли первый инфаркт, то ли первый инсульт. Однако академик Е. И. Чазов, который почти все годы брежневского правления был главой IV Главного Управления Минздрава СССР, имевший самую достоверную и «секретную» информацию о состоянии здоровья буквально всех членов высшего руководства, всячески уверяет, что генсек «один лишь раз, будучи Первым секретарем ПК Компартии Молдавии, перенес инфаркт миокарда», и только «в 1957 году были небольшие изменения в сердце, но они носили лишь очаговый характер». И с тех самых пор «у него не было ни инфарктов, ни инсультов»[976]. Хотя, как утверждает тот же Е. И. Чазов, «начиная с весны 1973 года у Брежнева изредка, видимо, в связи с переутомлением, начали появляться периоды слабости функции центральной нервной системы, сопровождающиеся бессонницей». Он пытался избавиться от этой напасти приемом ряда седативных и снотворных средств, и, пока он принимал их под контролем врачей, ему удавалось быстро восстанавливать свою активность и работоспособность. Однако, как только в ближнем круге генсека появилась очередная «кремлевская» медсестра Нина Александровна Коровякова, к которой он сразу стал питать особую мужскую симпатию, быстро переросшую в привязанность, ситуация резко изменилась.
Как уверяют заместитель начальника личной охраны генсека Владимир Тимофеевич Медведев и личный брежневский врач Михаил Титыч Косарев, «распустил эту медсестру» прежний эскулап генсека Николай Георгиевич Родионов, который сам был уже в возрасте, часто болел и вскоре умер от рака легких[977]. Именно она, а также ряд членов высшего руководства, в том числе А. А. Громыко и К. У. Черненко, по просьбе самого Л. И. Брежнева стали пичкать его разными таблетками (ноксироном, ативаном, спеданом), которые только усугубляли его состояние. Правда, надо сказать, что брежневский внук Андрей Юрьевич Брежнев, напротив, утверждал, что сама Н. А. Коровякова, которую он лично знал, не пристращала «деда к наркотикам», а лишь четко выполняла прямые указания личного врача и академика Е. И. Чазова. Более того, он предположил, что на нее сознательно «свалили вину за ошибки или за тайный умысел высокопоставленных кремлевских медиков»[978]. Об этом же в своей книге написал и В. Т. Медведев, заявивший, что обвинять во всем медсестру «не по-мужски» и «непрофессионально».
Между тем, как повествует сам Е. И. Чазов, тогда же, в августе 1973 года, в рабочем кабинете Ю. В. Андропова на Лубянке состоялась их традиционная встреча, во время которой глава КГБ убедил главного кремлевского эскулапа «поговорить с Леонидом Ильичом» и поставить под более жесткий контроль прием всех лекарственных препаратов, чтобы его болезнь не стала достоянием всех остальных членов Политбюро ЦК. А далее он поведал и главный мотив подобной «заботы» о здоровье генсека. Суть его умозаключений состояла в том, что любая информация о состоянии здоровья генсека «может вновь активизировать борьбу за власть в Политбюро»[979]. Как предположил сам Ю. В. Андропов, «Суслов вряд ли будет ввязываться в эту борьбу за власть», поскольку «он уже стар и его устраивает Брежнев», который почитает его за «непререкаемый авторитет» в области идеологии. Что касается А. Н. Косыгина, то генсек «его очень боится», но «он не борец за власть». А вот «президент» Н. В. Подгорный — «ограниченная личность с большими политическими амбициями» — как раз является основной фигурой, способной начать борьбу за власть, тем более что он «пользуется поддержкой определенной части партийных руководителей, таких же по характеру и стилю, как он сам». Кроме того, Ю. В. Андропов не исключил, что в эту борьбу может «включиться» и А. П. Кириленко. Поэтому «нам надо активизировать борьбу за Брежнева», чтобы не впасть в анархию, которая якобы «приведет к развалу и хозяйства, и системы».
Если такой разговор действительно имел место, то совершенно очевидно, что, во-первых, Ю. В. Андропов явно лукавил, поскольку «переводил стрелки» на Н. В. Подгорного, который был всего на три месяца моложе М. А. Суслова и почти восемь лет не работал в центральном партаппарате; а, во-вторых, став наконец-то полноправным членом Политбюро, он убедился, что именно теперь у него появился реальный шанс побороться за высшую власть, но не сейчас, а чуть позже, когда он уберет со своего пути всех реальных конкурентов. Кстати, именно об этом раньше всех написали небезызвестные беглые советологи Е. К. Клепикова и В. И. Соловьев, чей фолиант «Заговорщики в Кремле» был опубликован в нашей стране еще в период горбачевской перестройки[980]. Но об этом речь пойдет дальше.
Вскоре после этого разговора Е. И. Чазов по рекомендации председателя КГБ договорился с руководителем личной охраны генсека генерал-майором Александром Яковлевичем Рябенко о приватной встрече с Л. И. Брежневым, в ходе которой они оговорили режим его работы и лечения под контролем личного врача. При этом генсек категорически отверг все подозрения по поводу Н. В. Подгорного и А. Н. Косыгина, заявив, что он уверен «в добром отношении» к нему главы советского государства, поскольку он «мой друг» и «мы с ним откровенны», а что касается главы советского правительства, то «хотя он себе и на уме, но поддержкой в Политбюро не пользуется»[981].
По уверению самого Е. И. Чазова, это была их «последняя обстоятельная и разумная беседа, в которой Брежнев мог критически оценивать и свое состояние, и ситуацию», и почти целый год после этого разговора «он старался держаться и чувствовал себя удовлетворительно». Судя по брежневскому дневнику, всю осень и зиму 1973 года он активно работал, принимал не только членов Политбюро и Секретариата ЦК, но также контактировал с первыми секретарями обкомов и крайкомов партии, в частности М. С. Горбачевым, И. А. Бондаренко, С. Ф. Медуновым, А. В. Георгиевым и А. И. Шибаевым, решал международные дела с А. А. Громыко и H. С. Патоличевым, обсуждал вместе с начальником Генштаба В. Г. Куликовым вопросы военных поставок в Индию и Афганистан, наконец, принимал лидера Венгрии Яноша Кадара, министра финансов США Джорджа Шульца и госсекретаря США Генри Киссинджера и вел с ними переговоры<[982].
В первой половине 1974 года он сумел достойно провести заседание Политического консультативного совета стран — участниц ОВД, избирательную кампанию в Верховный Совет СССР и встречу с президентом США Ричардом Никсоном во время его визита в Москву. Но уже в середине июля 1974 года, буквально накануне его визита в Польшу, у генсека произошел очередной «срыв», который привел его в «астеническое состояние». В таком состоянии он пребывал и в самой Польше, о чем позднее в своих мемуарах поведал тогдашний Первый секретарь ЦК ПОРП Эдвард Терек[983]. Правда, после возвращения из Польши, в самом конце июля 1974 года, Л. И. Брежнев все же смог прийти в себя и даже провести очередной Пленум ЦК, который был целиком посвящен вопросам проведения первой сессии Верховного Совета СССР IX созыва и формирования новых составов Президиума Верховного Совета СССР, его постоянных комиссий и Совета Министров СССР[984]. Однако уже в августе 1974 года происходит резкий спад активности генсека, о чем не менее зримо говорят его личные дневниковые записи, которые почему-то обрываются серединой октября этого года и возобновляются только в июне 1975 года, и при этом носят совершенно отрывочный и куцый характер[985].
Очередной и самый сильный «срыв» произошел у Л. И. Брежнева сразу же после окончания знаменитой Владивостокской встречи с новым лидером США Джеральдом Фордом, которая состоялась в конце ноября 1974 года. Во время следования правительственного поезда из Владивостока в Улан-Батор, куда генсек направился с официальным визитом в гости к лидеру Монголии Юмжагийну Цэдэнбалу, он вновь впал в «астеническое состояние». Целый ряд мемуаристов и историков, в частности Г. А. Арбатов[986], утверждают, что это был первый инсульт, который положил конец его активной политической работе, но это совершенно не так. Это был очередной «срыв», связанный как с бесконтрольным приемом седативных и снотворных препаратов, так и с прогрессирующим атеросклерозом сосудов головного мозга. Однако самое печальное состояло в том, что в таком «пикантном» состоянии Л. И. Брежнева лицезрели ряд членов правительственной делегации, в том числе и два члена Политбюро — А. А. Гречко и А. А. Громыко. Медики довольно быстро привели генсека в форму, и его визит в Монголию прошел на должном уровне. Также без каких-либо происшествий прошел и его официальный визит во Францию, где в замке Рамбуйе у Л. И. Брежнева прошли очень продуктивные переговоры с новым президентом Франции Валери Жискар д’Эстеном, в том числе по торгово-экономическим вопросам[987].
По возвращении в Москву в середине декабря 1974 года состоялся новый Пленум ЦК, где, как всегда, были обсуждены доклады В. Ф. Гарбузова и Н. К. Байбакова и принято Постановление ЦК «О проектах Государственного плана развития народного хозяйства СССР и Государственного бюджета СССР на 1975 г.»[988] Но в отличие от прежних «предновогодних» Пленумов ЦК Л. И. Брежнев на этом форуме не выступал. Кроме того, на этом Пленуме был решен важный кадровый вопрос: из состава Секретариата ЦК был выведен Петр Нилович Демичев, который еще в середине ноября был назначен министром культуры СССР. Дело в том, что в конце октября 1974 года совершенно неожиданно для всех ушла из жизни легендарная Екатерина Алексеевна Фурцева, занимавшая этот пост более 14 лет. По медицинскому заключению, которое подписал тот же академик Е. И. Чазов, причиной ее смерти была названа острая сердечная недостаточность. Хотя уже тогда по Москве поползли упорные слухи, что причиной ее смерти стало самоубийство, что позднее подтвердили многие ее коллеги и подруги, а также последний председатель КГБ СССР В. А. Крючков.
ebooksa