О времени, о душе и всяческой суете

– Позвольте мне закончить рассказ и воздержитесь пока от комментариев…

Я со вздохом кивнул и откинулся на спинку неудобного, скрипучего кресла.

– Но, как бы то ни было, вы правы, – признал он, снова возвращаясь к главной теме рассказа. – Упомянутую мною сумку я вам показать не могу. Грегуар прекрасно осведомлен о ее ценности, хотя я нередко подозреваю, что, кроме ежедневного круговорота приготовляемых им блюд, его ничто не волнует. Лишь потому, что до этого тугодума все-таки дошло, что после смерти моей… моей тетушки ему придется внести некоторые коррективы в привычный ход вещей, он заставил себя ненадолго расстаться с сумкой, чтобы дать мне и адвокату возможность обследовать ее. Внутри мы нашли около восьмидесяти листов бумаги и пять листов пергамента, исписанных одним и тем же мелким почерком. Позднее я установил, что текст полон алхимического жаргона и невероятно архаичных оборотов. Эксперты, с которыми я консультировался, относят их скорее к семнадцатому веку, нежели к восемнадцатому. Как мне удалось передать бумаги экспертам? Видите ли, адвокат – тот еще дурак – не проявил к ним особого интереса. Как и положено твердолобому крестьянину, он недолюбливал мою тетку, поскольку в округе с незапамятных времен было известно, что проживает она одна, не считая компаньона-мужчины, и никогда не посещает церковь. Более того, известие о том, что поместье принесет лишь часть прибыли, на которую он рассчитывал, привело его в ярость. Однако у него есть ксерокс, и прежде, чем Грегуар, поддавшись охватившему его ужасу, стал настаивать, чтобы я вернул его драгоценные бумаги, мне удалось скопировать штук шесть или семь. Если вы готовы рассмотреть их, могу вам показать. Однако предупреждаю: язык там непроходимо древний и технический. Вас не удивило, что наследство не улучшило мой façon de vivre[26]? Пытаясь разрешить дилемму, созданную наследством Грегуара, я потратил собственное скудное наследство. Новое платье, новая мебель – подобные пустяки могут подождать, ибо если то, во что я верю, правда, позднее у меня будет уйма времени обзавестись этими преходящими ценностями.

Он говорил тоном человека, который явно пытается убедить самого себя. Чтобы отвлечься от мыслей о том странном блюде, а может, еще по каким-то менее эгоистичным причинам, я спросил:

– Как Грегуару удалось вонзить в вас когти?

Он рефлекторно прижал палец к губам:

– Не говорите так! Грегуар – единственный хранитель тайны, которая могла бы привести к падению империй, если бы ее разгласили!

Таким образом, я получил ответ на один из своих вопросов: среди шести бумаг, скопированных бароном, не было рецепта поданного нам сегодня блюда.

– Но ваша тетушка скончалась, – возразил я.

– Прожив более двухсот лет! И я убежден, что она испустила дух из-за промышленного загрязнения – ядовитых органических частиц, тяжелых металлов, омерзительных сточных вод, испортивших здоровую пищу…

Тут он осекся. Пока он говорил, я взял орехи, расколол один о другой в ладони и попробовал мякоть. В этом орехе не было ничего запоминающегося, однако он оказался вкусным, и я сумел насладиться им. Более того, я смог насладиться сильным ароматом сигары. Я не стал скрывать удовольствия. Возможно, с точки зрения барона подобное поведение было жестоким. Он следил за каждым моим движением, беспрестанно покусывая нижнюю губу. Однако мне почему-то показалось, что для него мои действия сродни терапии. Я посыпал соль ему на раны, налив себе еще ликеру, не спрашивая позволения.

– И как же, – поинтересовался я, – ваша тетушка провела эти свои два столетия? Каждый год ждала круговорот блюд, всегда одних и тех же, как, по вашим словам, делает Грегуар?

Барон обмяк.

– Наверное, – признался он. – Поначалу, испытав на языке это горячечное ощущение, думаешь: «Ах, эта еда божественна, она никогда не надоест!» Но сто, двести дней спустя… Ну, вы и сами все видели. Вы спросили, как Грегуару удалось поймать меня в ловушку. Легко. Достаточно легко даже для его неразвитого ума! Разве мог я отказаться разделить транспорт по пути на кладбище и обратно с единственным верным слугой тетушки? Разве мог я отказать ему, когда он в присутствии ее адвоката и своего поверенного предложил приготовить мне ее любимое блюдо, если я оплачу ингредиенты? Сумма вышла… как бы это сказать… немалая. К счастью, адвокат, разрази его гром, охотно расстался с парой су в качестве аванса за долю наследства. А подал мне Грегуар то самое блюдо, которое вы отведали сегодня. Ни гарнира, ни салата… ничего! Он так и не научился больше ничего готовить, поскольку отец оставил ему четкие указания: ешь только это и пей родниковую воду. Но он застал меня в то время, когда я был наиболее уязвим. Меня покорила утонченность блюда, его насыщенный вкус и аромат, его способность возбудить аппетит даже у того, кто, как я в то время, склонен к самым меланхоличным размышлениям, и я попался в сети, словно голубь.

– Вы почти год ели одно это блюдо, не имея даже выбора вин, чтобы оттенить вкус? – в ошеломлении воскликнул я. – Без десерта? Только это?

– Но ведь это работает! – вскричал он. – Долгая жизнь моей тетки тому доказательство! Даже несмотря на то, что во время нацистской оккупации трудно было разыскать кое-какие важные пряности… Постойте! Может, ее конец приблизило не современное загрязнение. Может, всему виной отсутствие особых ингредиентов в те времена, когда нашу возлюбленную родину наводнили эти sales Boches[27]. Возможно, Грегуар скрыл их от нее, обманул беспомощную старушку, единственную, кто помог ему, когда он остался сиротой!

– А еще она приберегла весь эликсир для себя и спокойно смотрела, как умирает ее брат, его жена, их дети и все остальное семейство, в надежде унаследовать все. Так и вышло. А потом она потратила все свое состояние на еду, потому что только Грегуар мог сообщить ей, сколько стоят необходимые ингредиенты.

Барон уставился на меня с раскрытым ртом.

– Вы говорите так, будто это нечто само собой разумеющееся, – прошептал он.

Я небрежно махнул рукой.