– Март! – с яростью рявкаю я. – Где ты, чёрт тебя побери?! Зачем дал мне это кольцо, если даже не слышишь мой зов?!
Я прячу страх и отчаяние за злостью.
– Ну и ладно! И без тебя справлюсь!!
Срываю яшмовое кольцо с пальца и с ненавистью отбрасываю как можно дальше. Вновь хватаюсь за кинжал. Замахиваюсь, уже ни на что не надеясь, но и сдаваться я не желаю. Опускаю лезвие на лёд, но оно отскакивает, как и раньше. Снова заношу кинжал, опускаю с той же силой, но в этот раз чуть не падаю лицом вперёд, когда сталь неожиданно входит в твёрдую поверхность по самую рукоять. Треск настолько оглушительный, что Илья, колдун и сам лес замирают, затаив дыхание.
Я недоверчиво гляжу на трещину, не в силах поверить, что она настоящая. Перевожу взгляд на колдуна, который хватает ртом воздух, сжимая ткань кафтана и плаща на груди.
Стремительно выдёргиваю кинжал и повторяю удары, делая небольшой круг, который смогу пробить. Теперь при каждом ударе лезвие входит легко, не тяжелее, чем втыкать кинжал в рыхлую землю. Когда линия сходится, я встаю и выбиваю лёд сапогом, едва не проваливаясь в созданную лунку.
– Ты! Ты… – хрипит колдун, но сгибается от нового приступа кашля и боли.
Илья подтаскивает его ближе, а я опускаю обе руки прямо в лунку, зачерпываю ледяную воду, от которой у меня моментально немеют пальцы. Вода эта странная, с лёгким лазурным оттенком, такая холодная, что, кажется, у меня всё тело моментально замерзает, и я громко стучу зубами. Друг помогает мне влить в горло колдуну так много, как это возможно. Затем он сам начинает пить, обхватив мои ладони. Я зачерпываю воду раз пять, пока колдун жестом не просит прекратить. Его кровотечение останавливается, на щёки возвращается румянец. Он свободно вдыхает и выдыхает, а гуляющий ветер медленно становится холоднее.
Я возвращаюсь к лунке, чтобы рассмотреть, что же натворила. Цепляюсь пальцами за край. Успеваю расслабить плечи, надеясь, что проблема миновала, как лёд подо мной трескается, и я проваливаюсь в воду быстрее, чем успеваю вскрикнуть.
Я умею плавать. Плаваю лучше, чем Василиса и Мира, но вода в этом озере настолько ледяная, что у меня нет даже шанса попробовать себя спасти. Всё тело моментально немеет. Одежда, намокнув, тянет ко дну, в рот попадает вода, и тело дёргается в панике. В воду по пояс ныряет Илья, хватает меня за руку. Следом погружается рука колдуна, он хватает моего друга за ворот кафтана и с нечеловеческой силой вытягивает Илью и меня вместе с ним обратно на лёд. Колдун буквально откидывает нас подальше на твёрдую поверхность.
– Куда ты полез, смертный?! Я же сказал, что достану её! – в ярости орёт колдун на Илью, который стучит зубами и не может ничего толком ответить. – Март! Согрей их, а потом я разберусь с тобой и твоим треклятым кольцом, мелкий паршивец!
Я не могу встать, так и лежу, где упала, потому что тело окоченело. Единственное, что мне удаётся – продолжать дышать, хотя и это получается через силу. Лёгкие будто онемели и с трудом раскрываются. Губы треснули и болезненно кровоточат. Кто-то переворачивает меня, касается щеки. По телу медленно разливается тепло, кровь быстрее бежит по венам. С губ срывается стон, всю кожу колет словно иглами. Боль продолжает усиливаться, пока мышцы согреваются, я стискиваю зубы, но из горла вырывается крик, а из глаз льются слёзы, обжигая щёки.
– Одежду я им высушить не могу и не проси, – недовольно бубнит знакомый голос Марта.
Медленно открываю глаза: замороженная поверхность озера восстанавливается, а колдун раздосадованно шипит, постукивая посохом по толстой корке льда там, где ещё недавно была дыра. Мужчина оборачивается ко мне, а затем стремительно подходит к Илье, хватает его за влажную одежду на груди и встряхивает.
– Говори, какого цвета волосы у твоей княжны?! И не смей мне лгать!
Друг бросает мимолётный взгляд на меня, я слабо киваю в ответ.
– Чёрные.
– Чёрные… – ошарашенно повторяет колдун. – Когда именно она родилась?
– Тридцатого ноября в полночь, в последние мгновения перед началом зимы.
Колдун отпускает Илью, а я прикрываю глаза, боясь встретить гнев хозяина этого леса. Страшусь его ненависти или того, что он решит, что я смеялась над его горем и призрачной надеждой. Вдруг подумает, что я намеренно не разбивала лёд?