Проект «Джейн Остен»

— Несмотря даже на то, что менять историю было строго запрещено. — Ева кивнула, а я добавила, чувствуя, что поймала ее на лжи: — Но тогда почему я вас об этом спрашиваю? Ведь в этой версии мира вы и так этого хотели и это не было запрещено. Значит, мой вопрос должен казаться вам странным. — Я замолчала; она с любопытством смотрела на меня. Иногда так на меня смотрела Джейн. — Вы чего-то не договариваете.

— «Редко, очень редко раскрывается полная правда при выяснении отношений»[50], — процитировала она, отчего ощущение дежавю, связанного с Джейн Остен, у меня только усилилось. — Люди в массе своей не склонны помнить, что именно изменилось. Они знают, что произошли перемены, но не помнят какие. Это сложно и запутанно, думать об этом им не нравится. Но я — не из «массы», что вроде бы и так ясно. Я изобрела сервер «Прометей». Я фактически изобрела перемещения во времени. У меня нет проблемы с тем, чтобы удерживать в голове разные версии происходящего.

— То есть вы понимаете все?

— Зависит от того, что вы подразумеваете под словом «все».

— Вы захотели продлить жизнь Джейн Остен. Вы сочли, что я достаточно чокнутая, чтобы пренебречь директивами миссии, и сделаю именно то, чего вы хотели. И вы знали, что это приведет… к изменениям. — Прошло три дня, а я все еще продолжала открывать для себя отличия этого мира от моего — помимо тех, что мама была мертва, а Лиам — женат. Им не было конца.

— «Чокнутая» звучит грубо, доктор Кацман. Вы сделали то, что нужно было сделать. И я вам очень признательна.

Я не знала, что на это ответить.

— Так это был Том? — наконец спросила я. — Мальчишка-трубочист? Тот момент стал решающим? Потому что все начало изменяться еще до того, как я диагностировала заболевание Джейн. Был ведь еще эпизод с подавившейся Фанни, и Уилберфорс… А что там с Уилберфорсом? Я не понимаю, как все это взаимосвязано.

— Высока доля вероятности, что это был Том. Что тот ваш поступок неким образом запустил цепочку изменений.

— Но откуда вы знали, что я так поступлю? Или что он вообще там появится?

— Думаю, вы запутались. Речь здесь идет о полях вероятностей. Не существует никакого знания. Не существует ничего однозначного. Это все детские идеи, сказочки. — Она смотрела на меня, кажется, с жалостью. — Полагаю, без коррекции вам здесь придется непросто. Советую вам пройти ее как можно скорее, сразу же после завершения дебрифинга.

— Но в таком случае я забуду все, что связано с Джейн Остен. — И с Лиамом, захотелось добавить мне, но я промолчала.

— Если бы мне выпал шанс повстречаться с ней, я бы тоже не хотела об этом забыть. — Она снова посмотрела в садик. — Но, с другой стороны, миллионы людей живут вполне счастливо, несмотря на то что никогда не встречали Джейн Остен. Наслаждаются ее книгами, представляют себе, какой она могла бы быть.

Видимо, в ее словах был зашит намек: мне следует примириться с тем, что я стану одной из этих людей.

— Но я не могу… — начала я и осеклась, сама не понимая, что хочу сказать.

— Однако мне было бы тяжело забыть о том, что я сделала, — продолжила Ева свою мысль. — Вот что было бы тяжелее всего, окажись я на вашем месте. Мир никогда не оценит и не поблагодарит вас за ту жертву, которую вы принесли; вы, вероятно, испытываете гордость за то, что сделали. Для того чтобы добровольно отказаться от этого — стереть все те воспоминания и стать как все, — требуется невероятное смирение, не так ли?

Первым делом я выяснила, что в этом мире Лиама знают под именем Уильям. Он был пять лет как женат на Сабине Маркевиц, наследнице фармацевтической компании и известной оценщице предметов искусства; детей у них не было, зато они держали двух фокстерьеров. Он оказался кем-то вроде ученого-селебрити — автором нескольких научно-популярных книг по истории и актером театра. Я завороженно смотрела видеоролики, в которых он со знанием дела и юмором рассказывал о Шеридане, Браммеле, нормах гигиены в эпоху Регентства. Я сначала засомневалась, не занизил ли он свои заслуги ранее, но потом решила, что это все-таки невозможно. Я прочла, что он был сыном топ-менеджера технологической компании из Манчестера и в юности играл в шекспировской труппе — будь это так, он бы мне рассказал. Здесь его биография была совсем другой.

Чем больше я узнавала, тем сильнее напрашивался вывод, что в этой версии реальности он достиг успеха, о котором, как я и подозревала, всегда мечтал, несмотря на скромные попытки отрицать свои амбиции. Моя неспособность представить его в своей чистой белой постели в Бруклине оказалась провидческой, однако по совсем иным причинам.

Я отвернулась от настенного монитора, села на кровать и уронила лицо в ладони, чувствуя, что совершила жуткую ошибку. Но какую же?

Моя биография тоже отличалась от прежней, пусть и не так сильно, как у него. На приеме у доктора Монтаны я узнала подробности о персоне, которую та назвала ино-Рейчел, — моей тезке, отправившейся в прошлое с целью спасти жизнь Джейн Остен. Она не ездила добровольцем в Монголию, Перу или на Гаити, не совершала переходов через Анды, однако пережила череду неудачных романов с мужчинами — тоже в своем роде приключение. Она тоже была врачом — но эндокринологом. Каким образом она попала в проект «Джейн Остен», осталось для меня загадкой; произошло это явно не благодаря ее безрассудству, хотя у нас все же оказалось нечто общее — любовь к Джейн.