Мой взгляд невольно скользнул в сторону ассистента, и Ева кивнула ему; он встал и вышел из-за стола.
— Спасибо, — удивленно произнесла я.
— Я обязана вам
— Кое-чего во всем этом я не понимаю.
Она ждала: непроницаемые темные глаза смотрели на меня в упор.
— Люди правда помнят разные версии мира?
— С чего бы? Если они прожили только одну жизнь?
— Но когда твое прошлое меняется…
— Люди к этому приспосабливаются.
— Но как?
Она все смотрела на меня с той же полуулыбкой — немного грустной, подумала я, но мне, возможно, просто показалось.
— Скажем, вы — эксперт, изучающий творчество Джейн Остен. Весь корпус ваших работ сосредоточен на шести книгах. И вдруг в одночасье появляется еще семнадцать! И написаны они той, на ком вы специализируетесь, — а вы их даже в глаза не видели!
Ева молчала.
— Или хотите сказать, что всеобщее прошлое тоже меняется? И тогда выходит, что наш воображаемый эксперт все-таки
— Вы мыслите в неверном направлении, — сказала Ева Фармер. — Прошлое — такой же коллективный вымысел, как и все остальное. Как фиатные деньги[49], к примеру. Оно существует, потому что мы
— То есть вы не хотели заполучить письма Кассандры? Не хотели заполучить «Уотсонов»?
— Хотела, конечно. — Ее взгляд был равнодушным и спокойным. — Но, вероятно, они оказались лишь средствами для достижения иной цели. Как, полагаю, и вы. Мне жаль, что для вас все так обернулось.
От этих слов у меня к глазам подступили слезы — я их сморгнула.
— В моей версии мира у нас с вами был разговор перед моим отправлением, — сказала я. — Мы были на ипподроме, я занималась верховой ездой. Вы упомянули одну фразу из моего вступительного эссе — об исправлении мира. — Я перевела дух. — Вы даже в той версии хотели, чтобы я ее спасла, правда? Втайне хотели этого с самого начала.
— Да, разумеется.