— Ты должна была отдохнуть.
— Я не устала, — упрямо мотнув головой, девушка уверенно прошагала к кофейному столику. Опустилась на стул. — Я… скучаю.
В нос ударил сильный аромат ванили. Слишком сильный.
Будто Альба решила искупаться в экстракте, тщательно промочив в нем волосы, собранные на затылке. Непривычная хищность во взгляде невольно вызывала отвращение, но я лишь свел брови к переносице, внимательно наблюдая за супругой.
Забросив ногу на ногу, она притворно тяжело вздохнула. Взглянув на меня украдкой, сказала:
— Сейчас не то время, когда бы я хотела оставаться одна. Боль по отцу еще не утихла, мой господин.
— Понимаю.
Оставаясь на месте, не мог заставить себя подойти к ней. Словно в голове что-то сломалось, испортилось, и все желание сминать Альбу в своих руках сгорело, ярко вспыхнув.
Не тянет.
Неужели больше не тянет? Прошел весь трепет, все желание быть как можно ближе, и сумасшествие по ее аромату тоже в одночасье перестало кружить голову.
Исцеление? Но почему так разит болью и предательством?..
— Ворон, — поднявшись на ноги, девушка сделала шаг ко мне, — мне стало так…
— Повтори.
Приказ сам собой вырвался из горла.
Не мог поверить, что Альба так быстро забыла мое отчаянное откровение, отступая на несколько шагов назад. Вернулась к пресловутому «господин» и «Ворон», нарушая с таким трудом выстроенное доверие.
— Я неожиданно поняла, что больше ни минуты не хочу быть вдали от вас. Мое сердце болит, мой господин, и только вам по силам его утешить.
Сделав еще несколько коротких шагов, она оказалась слишком близко. Лукаво скользнула взглядом по моей груди, приложила к ней ладонь.
Вся ее обманчивая невинность и трепетность слетела с громким шелестом, шлепаясь на пол! Передо мной стояла именно та Тарн, которую я ждал, стоя у алтаря! Алчная, меркантильная и слишком храбрая для своего положения. Вот она, эта игра за шкуру зверя! Вот оно, отравляющее предательство, новый удар в и без того израненную душу!
— Альба… — прошептал, но мерзавка уже потянулась ближе, желая коснуться моих губ своими.
Неведомое желание оттолкнуть ее взревело в груди, но, сдержавшись в память обо всем светлом, что ей удалось мне показать, лишь сильно схватил за предплечья, останавливая и встряхивая.