– Хочу домой.
Я погладил ее по волосам.
– Я отвезу тебя.
– Но где дом? – Уиллоу вытерла глаза рукавом кофты, оглядывая кладбище. Здесь стояли неровные ряды старых надгробий, некоторые покосились, избитые временем. – Боже, я так устала.
Она выскользнула из моих рук, опустившись на четвереньки. Легла рядом с могилой, свернувшись в клубок и положив руку под голову.
– Уиллоу…
– Тебе не нужно оставаться, – сказала она, закрыв глаза.
– Но… здесь?
– Да, – ответила она. – Мы мертвые, лежим на кладбище.
– Ты не мертва, – сказал я, присев. – Ты не мертва, Уиллоу.
«Я не позволю тебе умереть».
– Не вся я, – сказала она сонно. – Но часть меня умерла и исчезла. И я никогда не смогу ее вернуть.
И это ударило меня в сердце в тысячу раз сильнее, чем ее крик ярости, посланный в небеса.
Я подвинулся к ней и медленно, осторожно лег позади нее настолько близко, насколько смел, все еще не решаясь коснуться ее. Но она позволила мне прилечь рядом с ней, позволила прижаться грудью к ее спине и прижать к ней колени. Ее густые волосы мягко касались моей щеки. Я обнял ее. Уиллоу расслабилась, откинувшись на меня, и я думал, что уснула, пока ее голос не раздался в теплой тихой ночи.
– Мне жаль, – прошептала она.
– Боже, Уиллоу, тебе не за что извиняться.
– Мне жаль, что никогда не смогу быть девушкой, которая тебе нужна.
«Ты уже та девушка».
Слова застряли в горле. Желали выплеснуться наружу и все же остались за сжатыми зубами. Страх сцены задом наперед. Мне не сложно было позволить писателям говорить за меня, когда я играл для незнакомцев. А эта девушка в моих объятиях казалась ближе всего к настоящему мне.
Уиллоу неровно вздохнула. Наконец она заснула, найдя какую-то долю спокойствия на земле между надгробиями. И тогда я набрался храбрости и прошептал: