– Не лезь не в свое дело, Марти.
Он вздохнул и засунул руки в передние карманы вельветовых штанов. На его лице была добрая улыбка, которой я никогда не видел на лице отца.
– Не могу удержаться, Айзек. Где-то по дороге из актера, которым я восхищаюсь, ты стал молодым человеком, о котором я забочусь, – он пожал плечами. – Хочу, чтобы ты был счастлив.
Он так произнес «счастлив», словно счастье можно просто в любое время вырвать из чертового воздуха по своему желанию.
– Я буду счастлив, когда выберусь из Хармони, – ответил я. – Но, если тебе действительно не безразлична пьеса, тебе нужно, чтобы я был несчастным. «Гамлет» – это трагедия, не забыл?
– Я не волнуюсь из-за пьесы, – ответил Мартин. – Но я волнуюсь, что Уиллоу не всегда сможет добираться домой на машине после репетиций. Ее отец…
– Ее будут подвозить, – огрызнулся я. – Джастин Бейкер ее подвозит. – Я собрал последнюю стопку стульев. – Я закончил. Завтра нужно рано на работу. Доброй ночи.
– Айзек…
– Доброй ночи, – снова сказал я уже на полпути вниз по лестнице.
Отцовское беспокойство Мартина – то, чего я желал и что меня раздражало. Я покидал Хармони. Мне нужно было порвать все связи, а не укреплять их.
Или создавать новые с красивыми талантливыми девушками.
Я завел двигатель и дал ему прогреться. Он просто заглохнет, если я попытаюсь поехать, прежде чем он прогреется. Я подумал, что машину Джастина Бейкера собрали в этом десятилетии. Она холеная, не замерзающая, не выпускающая черный дым при остановке у стоп-линии. Сиденья с подогревом. Уиллоу, скорее всего, привыкла к сиденьям с подогревом. Привыкла к парням вроде Джастина, которые ни дня в своей жизни не беспокоились о деньгах. Уиллоу будет очень удобно в его машине, везущей ее к большому дому, с парнем, который с ней одного богатого поля ягода.
«Хорошо, – подумал я. – Пусть обретет счастливый финал с Джастином, потому что такой точно не светит ей со мной».
Но пока я ехал на своем дерьмовом пикапе в дерьмовый конец города, одна мысль зависла на горизонте, как надвигающаяся буря: в конце пьесы Лаэрт и Гамлет убивают друг друга над могилой Офелии и счастливого конца не удостаивается никто.
На репетициях в пятницу Марти отправил нас на сцену. Пока он готовил ее, остальные актеры разбились на пары, чтобы порепетировать свои слова. Уиллоу и Джастин работали вместе. Естественно. Клянусь, мне было наплевать, и все же я изучал каждое ее движение взором актера. Улыбалась ли она больше? Смягчался ли ее взгляд, когда она смотрела на него? Было ли ей легче подойти к нему ближе?
«Ты превращаешься в чертового сумасшедшего, Пирс».
Марти готовил акт 1, сцену 5, где Горацио и Марцелий показывают Гамлету призрак его отца. Они просят принца не следовать за призраком, но он все равно идет за ним, оставляя друзей позади. Потом Гамлет оказывается на сцене один и разговаривает с невидимым духом.
Эта сцена требует внимания к точному изображению столкновения с чем-то неземным, или получится нереалистично. Я пытался, но мое внимание распадалось на части, тело было на сцене, а глаза то и дело метались в зал, где Уиллоу и Джастин сидели вместе в темноте.
– Перерыв, все, – сказал Марти. Он отвел меня в сторону, когда другие попрыгали со сцены. Его отеческая улыбка исчезла, и на ее месте закрепилась маска режиссера – губы поджаты, глаза наполнены мыслями и идеями.
– Что происходит?