Свет между нами

22
18
20
22
24
26
28
30

Наверное, это его слегка шокировало. Может, он думал, что я останусь и подержу его за руку. Но, как говорил мой брат, я ничего не делаю наполовину.

Я прижала его к себе так же, как в ванной. Ной помедлил, не зная, как реагировать, а затем со вздохом приник ко мне, обняв рукой и положив голову мне на грудь на уровне сердца. Надеюсь, он не обратил внимания, как сильно оно бьется.

– Это я виноват, – пробормотал Ной. – Сам навлек это на себя. Ярость… пожирает меня живьем.

– Что случилось? – мягко спросила я, поглаживая его по волосам на виске, как делала это, когда его терзала мигрень. – Что с тобой случилось?

Ной мгновение молчал, а потом заговорил, и его голос был полон вымученной горечи.

– Мне сказали, что зрение может вернуться после того, как мозг исцелится. Может, частично или полностью. Они зародили во мне зерно надежды и… Лучше бы они держали свои рты закрытыми.

– Почему?

– Потому что, возможно, тогда я не боролся бы за жизнь.

Моя рука, обнимающая его, напряглась.

– Спина походила на мясную рваную тряпку, поэтому мне пересадили кожу с бедра на плечи. Потом я чуть не умер от маленького фиаско докторов – заражения. Затем меня засунули в реабилитационный центр для физиотерапии. Мне слов не хватит описать, каким адом для меня, слепого, было это место. Но я выдержал, оправился, если не считать безобразных шрамов, мигреней, от которых чуть не лопается голова, и неконтролируемой смены настроений. Мои сувениры. Я думал, если зрение вернется, все это стоит того.

«Но оно не вернулась», – мысленно закончила я за него.

– И все это время – все время, пока я поправлялся, – люди твердили мне, какой я везунчик. Везунчик, – Ной процедил это слово сквозь стиснутые зубы, злость придала ему немного сил.

Я погладила его по щеке, боясь, как бы напряжение снова не привело к ужасной мигрени, и Ной слегка расслабился.

– Везунчик, – говорили они. – Мог умереть.

Как будто это было новостью для меня. Меня могло парализовать, я мог превратиться в овощ. Повреждение мозга могло быть гораздо хуже: от удара о камни или от того, что я проглотил половину океана. Я мог потерять ногу из-за заражения. Я мог, мог, мог… И все это время я сидел в темноте, желая только кричать не останавливаясь. Я по-прежнему этого хочу, но рвать глотку без конца не выйдет, поэтому я слушаю музыку на высокой громкости и лежу в кровати, ненавидя всех и вся и чувствуя себя проклятым-чтоб-меня-везунчиком.

– Тебе не дали погоревать о том, что ты потерял, – с теплотой заметила я.

Ной вскинул голову, его лицо исказили боль и удивление, словно мои слова – последнее, что он ожидал услышать. Взгляд ореховых глаз метнулся вправо и влево, пытаясь найти мои глаза и посмотреть в них.

– Как у тебя это получается? – выдохнул он. – Откуда ты знаешь, что сделать или сказать, чтобы я почувствовал себя…

– Каким?

– Неущербным. Ты вселяешь в меня чувство, что у меня есть шанс на что-то, кроме этих страданий.