Миллер проиграл завершающие аккорды, и Холден низко поклонился, взметнув позади себя полы длинного пальто. Я медленно хлопнул в ладоши.
– Это было…
– Чудесно? – подсказал Холден, тяжело опускаясь на шезлонг. – Божественно? Вдохновенно?
– Вообще-то я хотел сказать: «Как престарелая кошка в период течки».
Холден сделал вид, что обиделся.
– Боже, какая привередливая публика.
– А почему ты поешь вместо него? – Я указал на Миллера.
Парень развлекался с ладами на гитаре.
– Может, позже.
Холден закатил глаза.
– Наш Стрэттон всегда такой скромный. Музыкальная программа вечера только началась.
Я надеялся на это, но не стал настаивать. Миллер был безумно талантлив. При звуках его музыки все казалось лучше, даже если он исполнял грустную песню. А так обычно и бывало. Но он не рисовался. Просто играл, когда ему хотелось.
– Я умираю с голоду, – проговорил он. – Давайте поедим.
Мы завели строгое негласное правило – никаких подарков на Рождество и дни рождения. У нас с Миллером не было ни гроша, тогда как Холден, если бы мы ему позволили, мог скупить весь торговый центр.
Он безумствовал даже с едой и пивом для торжеств. Но мы все вносили свою лепту, так что это не казалось таким уж странным.
В тот вечер он принес горячие итальянские бутерброды, макароны и овощи, которые особо никого не вдохновили. Миллер снабдил нас солеными крендельками и чипсами. Я обеспечил пиво.
Я оглядел сидящих вокруг костра парней, за которых мог бы умереть. Они заполнили во мне пустоту, но в последнее время становилось все труднее игнорировать неясную потребность, уже обретшую форму и становившуюся все более четкой.
Я пытался выкинуть ее из мыслей, сегодня вечером и каждую чертову минуту своей жизни, начиная с утра нашего расставания. Но обещания, что я дал ей в тот день, уже начинали казаться избитыми и потерявшими свежесть, а потребность в ней становилась все сильнее.
– Я предлагаю тост, – произнес Холден, поднимаясь на ноги. Слегка покачнувшись, он поднял вверх фляжку с водкой. – За Ронана, настоящего мастера на все руки.