Какого лешего забыли тут чародеи Совиной башни?
– Матушка их ненавидит, – проговорила жалобно Галка.
– Насколько я знаю, – пожал плечами Вадзим, – ваша матушка всех ненавидит. Даже вас.
– Закрой пасть!
– Ой, девка, спокойно. Про мать, конечно, лишнее…
– Заткнитесь вы оба, – процедил Белый. – У нас большие неприятности.
Он подошёл к стене, достал уголёк из печурки, уже поднял руку, чтобы написать, как Вадзим его остановил:
– Зачем стены портить? Возьми церу…
Он вытащил из сумы, которую вечно таскал с собой, деревянную дощечку, покрытую с одной стороны воском.
– Я на ней обычно пишу, когда песни придумываю, потом уже начисто переписываю. А то никакой бересты не хватит, – проговорил он неожиданно смущённо. – А тут пишешь – стираешь, пишешь – стираешь.
Сдерживать бессильный гнев получалось всё сложнее. Белый не привык поддаваться чувствам. Они редко поглощали его так неотвратимо, бурно, точно море. Но с Буривоями всё выходило неправильно. Всё было не так с этой девчонкой.
– Итак, – занеся костяное писало над церой, произнёс Белый. – Грачу заказали спасти Буривоев.
– А так вообще можно? – нахмурилась Галка.
– Откуда я, чтоб Пустошь тебя забрала, знаю? – огрызнулся Белый. – Помолчи, если нечего сказать.
– Мне как раз…
– Помолчи… Итак, – повторил он, скрипя зубами. – Грачу – младших Буривоев спасти. Мне, – он написал своё прозвище, – убить. Это договор от Вадзима с его заказчиком… так и не скажешь, кто это?
– Не положено, Белый, ты сам знаешь, – помотал головой гусляр.
Белый знал, но всё же недовольно дёрнул уголком губ и продолжил:
– Галке – убить Кажимежа Буривоя. Скренорцы… этот лендрман…
– Инглайв, – подсказал Вадзим. – Он друг Оддбьёрна Раннвайга, новый наместник в Ниенскансе. Жених Велги Буривой и её сват.