— Ну хорошо, — ухмыляюсь я. — Без, значит без. По командировке не возражаете?
— Принципиально нет, нам же нужно расширять горизонты. А детально обсудим, когда будет что-то более конкретное, чем просто намерение. Окей?
— Окей-окей, — соглашаюсь я со смехом. — Экий вы американизированный. Вы не засланный казачок, случайно? Может, хотите наш строй изнутри раскачать?
— Ладно, хватит умничать. Ещё вопросы есть?
— Нет, вопросов нет, — качаю я головой.
— Ну, значит поговорили, — подводит он итог.
Выходит, что так. Я доедаю свой пломбир и, выйдя из кафе направляюсь к Платонычу. В городе царит жара. Дело уже к вечеру, но жар не унимается. Здания раскалены и повсюду плывёт густой зной.
Я иду в тени лип. Прохожу мимо главпочтамта, перехожу улицу и двигаю мимо горисполкома, невольно оглядываясь туда, где упал зам мэра Женька Суриков, сражённый пулей в спину. Сердце сжимается от воспоминания об этом, но я утешаю себя тем, что в новой реальности этого, скорее всего, не произойдёт. По крайней мере, не по моей вине… Это уж точно.
Платоныч меня уже ждёт.
— Есть хочешь? — спрашивает он.
— Окрошку?
— Нет, окрошки нет.
— Тогда, “Боржоми”. Холодненькую, если есть. Как мы только выживаем без кондиционеров в машинах, общественных местах и некоторых домохозяйствах?
— Просто мы крепче своих хилых потомков, — смеётся он.
— Ага, это точно, — соглашаюсь я. — Гвозди бы делать из этих людей, да?
Захожу в ванную, умываюсь холодной водой и возвращаюсь на кухню. Вечернее солнце светит в окно и никуда от него не скрыться.
— Это ничего, — веселится Большак. — Считай, что это тренировка перед настоящими испытаниями.
— То есть? — хмурюсь я, предчувствуя подвох.
— Ну, а что “то есть”? Ты же собирался за тканями ехать? Так вот, есть такой чудесный город Ташкент.
— Не-е-е-т, — издаю я стон. — Отложим до осени.