Слова моего союзника задели за живое:
– Любовь, плодом которой ты являешься, тоже была невозможной.
Заш помолчал, потом тихо выдохнул:
– Ты права, Жанна Фруаделак.
– Знаешь, одна подруга как-то сказала мне: любовь – это немного надежды и много безумия.
– Подруга умеет выражать свою мысль, но знала ли она, о чем говорила?
– Она говорила о тебе, Зашари де Гран-Домен.
Спиной я почувствовала, как взволнованное дыхание юноши расширило его грудную клетку.
– Говорила… обо мне?
– Да, о тебе, и ни о ком другом. На устах девушки только твое имя, но я никогда не слышала ее имени на твоих.
– Прозерпина… – прошептал Заш.
Настала моя очередь удивляться:
– Ты знал?
– Как не знать, когда твое сердце тает каждый раз при ее улыбке, одновременно дерзкой и робкой? Как оставаться равнодушным при звуках ее хриплого смеха?
– Но ты ничего никогда не говорил!
Луизианец тяжело вздохнул, вибрации его тела отдались в моем.
– Я делал все, чтобы забыть Поппи. Потому что история с ней – это безумие, на которое я не имел права. Вся моя энергия была направлена на одну-единственную цель: убедить Короля отменить рабство. Ты знаешь, что Нетленный отрицает союзы, скрепленные не его руками. То был риск, которому я не хотел, нет, которому не мог подвергать себя.
Горькое сожаление слышалось в словах Заша. Он запретил себе отвечать на авансы Поппи, боясь вызвать недовольство Нетленного, пожертвовал любовью, которая в Версале могла бы облегчить его тоску по родному дому. Только сейчас юноша осознал, что верность неблагодарному суверену не стоила того.
– Не будем об этом. В любом случае, слишком поздно: я больше никогда не увижусь с Поппи. Мы принадлежим разным мирам: я – фрондер, она – оруженосец Короля.
Не успела я возразить ему, как тишину галереи нарушил хруст. Спина Заша мгновенно напряглась.