И никого не осталось, чтобы отомстить. Только я.
Помню, как Юй Цзиянь приносил мне бриттские газеты. Тайком, под мундиром, потому что я жаждал знать, что творится на родине, знать наверняка, а не из тех огрызков, что мне предоставлял генерал Люй, пытаясь беречь меня. От чего меня стоило беречь? Если я выжил – чудом и волей наших могущественных союзников, – то явно не для того, чтобы прятаться до конца их жизни в золотом дворце, ловя сочувственные взгляды и вздохи при каждом появлении на публике. Я яростно вгрызался в каждый клочок газеты, в каждую крупицу информации о том, что натворил Уолш в моей стране, и с каждым днем во мне крепла решимость и желание совершить то, ради чего я вернулся.
Много позже – после покушения на мою жизнь и атаки бриттами ханьского порта, после обострения отношений между нашими двумя империями, после исчезновения Цзияня я понял, как именно должен воплотить свою месть. Жадное стремление уничтожить Чэйсона Уолша уступило место холодному пониманию, что прошлого не вернуть. Ни смертью одного человека, ни смертью многих. Но можно отплатить, вернуть покой моей семье, уничтожив символ Призыва Просвещения – мой родной дом. Я взорву его вместе со всем Парламентом, я унитожу их, я сотру их с лица земли…
Глава 14
То, что я делаю
Кеб остановился перед большими коваными воротами. Пассажир спрыгнул с подножки кеба, сделал несколько шагов, и ворота бесшумно распахнулись перед ним.
– Началось, – прошептал Габриэль Мирт, щурясь на холодное зимнее солнце.
Еще один шаг – и он превратится из чудаковатого затворника-изобретателя в человека, меняющего мир. Таким, какой он был, он уже не останется – паровая машина привнесет за собой сомнения, споры, раскол общества, перемены во всем: от дорожных карт до склада ума людей. Мистер Мирт не был уверен, что он к этому готов.
Знали ли фаэ, оставляя подменыша у дверей королевской резиденции, что получится из того, кто должен был стать мостом, опорой, связью для двух миров? Испокон веков фаэ отдавали своих детей в королевские семьи и через поколение забирали ребенка в Холмы.
И эта традиция погибла во время Призыва Просвещения. Больше не будет детей с голубой кровью, беспечно танцующих среди вересковых холмов. Как не будет и затянутых в строгие сюртуки фаэйских подменышей с яркими глазами, способных на невозможное.
Паровая машина из железа и чугуна – последний подарок фаэ людям. Это звучало беспомощно, заставляло мистера Мирта чувствовать себя несчастным, но он ничего не мог изменить, ничего не мог исправить. Его жизнь напоминала движение паровой машины – по кем-то проложенным заранее рельсам он мог двигаться вперед, останавливаясь в задуманных ранее местах и делая то, что должен был делать. Единственный способ хоть как-то отплатить семье Блюбеллов за всю доброту и любовь – и единственный шанс выполнить свое предназначение. А там хоть в Холмы уходи, уже не будет столь важным, что останется от самого Габриэля Мирта, если он сможет запустить необходимый механизм перемен – и перемен настоящих, не мнимых, подобных Призыву Просвещения, который в конечном итоге не поменял ничего.
Лишь добавил боли и крови в и без этого наполненный до краев жестокостью мир.
С жесткостью так или иначе была близко знакома вся его разношерстная, странная команда. Люди, отдавшиеся его идеям так легко и с таким погружением, что мистер Мирт не мог представить, что все закончится после Выставки, что он останется вновь один, без их шумных обсуждений, разговоров и предложений. Постоянное присутствие такого количества человек в особняке регулярно утомляло его, но все эти головные боли и даже с трудом сдерживаемое и прорывающееся порой раздражение стоило того, чтобы были – они.
Храбрая, несгибаемая мисс Амелия, которая весело смеялась и назвала нападение троих негодяев «приключением, обязанным случиться с каждой суфражисткой» – и мистеру Мирту только гадать оставалось, откуда в ней столько стойкости и душевной силы. С каждым днем общения с ней мистер Мирт узнавал ее все лучше, а вместе с тем узнавал о ее деятельности, о ее подругах, намного более преданных делу женских свобод и прав, чем она сама, и понимал – родись он девушкой, да еще и человеческой, он бы не выжил в этом сумасшедшем мире. Подменыш Мирт никогда не бывал в Холмах, но все, что он знал о фаэ, говорило о том, что мужчины и женщины во всем ровня, и положение в обществе определяют характер и личные достижения, но никак не юбка или штаны. К слову, штаны смотрелись на мисс Амелии сногсшибательно: при виде напарницы в новом костюме мистер Мирт отбросил всякие сомнения относительно рациональности такого поступка. Это был именно тот костюм и именно та женщина в нем, которые были созданы ради этого момента.
Юй Цзиянь, потрясающее чудо науки, биомеханический человек такой тонкой работы, что ничем не отличался от живого. Мистер Мирт успел свыкнуться с мыслью, что это невозможно – череда неудачных опытов бриттских и континентальных коллег повергла его в тоску. И вот: результат ханьских научных достижений, человек, более чем на треть обращенный в живой механизм, сидел перед ним, пил чай из фарфоровой чашки с голубыми колокольчиками и был совершенно точно создан из плоти и крови. Мистер Мирт даже осторожно трогал его иногда за руку, чтобы убедиться, что это ему не снится, и изо всех сил старался сдерживать свой научный интерес, чтобы не ранить еще больше живое человеческое сердце под механической броней. За время долгих вечерних разговоров за чаем или бренди мистер Мирт многое узнал о Юй Цзияне. Его не столько волновало его прошлое – которое тот старался держать в тени, – сколько мягкий, уживчивый характер этого человека, который никому не может причинить вред, потому что сама его природа против. Тем страшнее выглядела в его устах история с Ульем и контрабандистами. Правда, стоило мистеру Мирту предложить сразу выплатить за Юй Цзияня весь долг, как тот тут же отстранился и замкнулся в себе. Такая щедрость могла быть воспринята как оскорбление – сообразил позже мистер Мирт и решил вместо этого тайно увеличить ежедневную ставку Юй Цзияня и Джона Ортанса: тем более оба друга вполне это заработали. В качестве извинения мистеру Мирту не оставалось ничего, кроме как предложить хотя бы свои руки: Ортанс прекрасный механик, но два гения инженерии лучше, чем один, особенно когда дело касается иностранных технологий. И, слава Королю фаэ, на это Юй Цзиянь был согласен.
Что касается Джона Ортанса, то в его лице мистер Мирт приобрел незабываемого помощника.
И, конечно, Поуп. Верный друг, всегда готовый и выслушать, и поддержать, и заварить свежий чай. Мистер Мирт отчаянно жалел, что нельзя взять его на Выставку. Слишком легко навлечь на себя гнев толпы – мол, что каменный великан делает рядом с рядовым джентльменом? Раскрывать ни свое происхождение, ни свое истинное «я» для широкой публики мистер Габриэль Мирт не собирался ни при каких обстоятельствах – дурным тоном было бы объявить о том, что Парламент предоставил ему возможность жить свою жизнь в обмен на своеобразное отречение от дома Блюбеллов. К тому моменту, как начался Призыв Просвещения, принц Андерс был уже изгнан, а принц Джеймс поддержал решение отца не держать Габриэля на привязи только ради каприза фаэ, раз фаэ уже ушли в Холмы и отвернулись от тех, кому клялись давать покровительство. Габриэль сам желал этого. Мог ли он знать, что мечта о свободе и собственном выборе спасет ему жизнь и выведет в конечном итоге из-под объявленного Права на смерть?
Габриэль усмехнулся. Вздумай кто-то объявить его бастардом Блюбелла, и в него полетит пуля. Не причинит вреда, конечно: подменышу фаэ надо угрожать чем-то посерьезнее, чем рядовой револьвер. Но рисковать Выставкой… Мечтой, к которой двигался много лет, мечтой не только своей, но и всех, кто верил в нее, – покойных Блюбеллов, Гилдероя Эконита, Амелии, наконец! Это было бы чрезмерно эгоистично.
Поэтому Поуп продолжал оставаться тайной для всех, кроме небольшого круга посвященных, в молчании которых он был уверен. И все же каждый раз рисковал, открывая, что живет с настоящим каменным великаном.
ebooksa