Непогода

Прекрасно хотя бы иногда говорить о сплошной чепухе, не высказывая вслух подробности болезненного настоящего и тем не менее чувствуя прилив сил и душевный комфорт, как после долгого утешительного разговора. Именно подобной близости зачастую мне ужасно не хватает.

Настает очередной этап тостов, и все возвращаются на свои места. После случайно поднятой кем-то темы, напрямую касающейся необходимости избавиться от устаревшего разделения философии на аналитическую и континентальную, между частью присутствующих завязывается спор: не совсем актуальный, но жаркий, благодаря выпитому вину.

Похоже, веселюсь я про себя, подсознательно всех философов неудержимо тянет вернуться к античной эпохе. В памяти сотрудников ресторана наша компания точно останется этаким вольным воплощением «Диалогов» Платона.

Участие в текущей дискуссии не кажется особенно важным, и выдавшуюся в общении паузу мне удается потратить на необходимую передышку. Захватив сумочку, я решаю наведаться в туалетную комнату.

Лицо, разгоряченное танцами и постоянным весельем, уже давно пылает, и проверить, не размазан ли макияж, определенно стоит. Как и перевести дух в более тихом уголке ресторана.

Вымыв руки прохладной водой, я аккуратно промакиваю чуть блестящее лицо бумажным полотенцем, тщательно осматриваю себя в зеркале на предмет любых несовершенств и подкрашиваю губы.

Отражение меня радует. На лице сквозь легкий слой тонального крем заметен здоровый румянец, глаза довольно сияют.

Впервые за долгое время я не напоминаю самой себе тщедушное, бледное существо, и внешние изменения кажутся добрым знаком. К тому же, мне не холодно, будто давно забравшееся под кожу изморозь растаяла, испарилась в шумной суете сегодняшнего вечера.

Впрочем, едва я задумываюсь о неизбежном возвращении в темную квартиру и затем нащупываю в одном из карманов сумки телефон, как дают о себе знать мигом возникнувшие в области сердца колючие льдинки.

На разблокированном экране я вижу уведомление о двадцать трех пропущенных от Антона вызовах.

Последний звонок был полчаса назад. Теперь телефон в моих руках безмолвствует, словно выдохнулся без умолку трезвонить в пустоту. Трусливо рассчитывая узнать намерения Антона в письменном виде, я быстро просматриваю ленту уведомлений на экране, однако сообщений нет.

Похоже, придется набирать его номер самой – игнорировать два десятка настойчивых звонков я точно не смогу и изведусь от любопытства, а главное – волнения. Едва ли Антон пытался бы столько раз связаться со мной без весомой и, вероятно, далеко не радостной причины.

Стук сердца в груди становится громче и болезненнее. Ладони, крепко сжимающие телефон, холодеют, а в горле собирается плотный, мешающий свободно дышать комок. Заполучив правдоподобный аргумент в свою пользу, тревога и паника стремительно заполоняют мое потерянное сознание наравне с чувством вины.

Что-то случилось. Пока я злилась и игнорировала любые средства связи, пока танцевала и смеялась над шутками коллег, не пытаясь разыскать своего еще мужа, дабы убедиться, что его отсутствие в суде не вызвано бедой, происходило что-то плохое.

Не тратя ни мгновения на дальнейшие раздумья, я перезваниваю Антону. Протяжные гудки эхом разлетаются в голове, и дыхание тяжелеет. Пальцами свободной руки я нервно тереблю «собачку» стоящей на тумбе с раковиной сумки и покусываю губу.

Кажется, мой вызов принимают в последней миг перед сбросом звонка.

– Привет, – произношу я глухо, опережая уже собиравшегося заговорить Антона. – Ты звонил.

– Да. – Его словно осипший после простуды голос с первого же слова кажется безжизненным. – Привет. Ты где? – переходит он вдруг к претензиям, и в последних я слышу сдержанную злость. – Я не мог дозвониться.

Мое прежнее волнение улетучивается как по щелчку.

– Я тоже не могла до тебя дозвониться, – замечаю язвительно. – Не поздно ли ты решил оправдаться за забывчивость?