– Доказывать, что достоин быть рядом с ними.
Сообщаю твердо, и в эту секунду отмирает мама. Громко хлюпает носом. Всхлипывает. Вытирает свободной рукой повисшие на ресницах бусины слез.
– Господи, мы так перед ней виноваты. Извиниться надо. Обязательно. Попросить прощения. И помочь. Она столько времени воспитывала ребенка одна. Может, подыскать хороший лицей с опытными педагогами? Спортивную секцию? Никита, ты должен открыть на имя Киры счет. Хоть как-то компенсировать…
– Я разберусь, мам.
Чеканю твердо, разом обрывая ее сумбурную горячечную речь. Двумя пальцами ттягиваю в сторону ворот толстовки. И обращаюсь к прямому, словно палка, отцу.
– У меня к тебе есть одна большая просьба.
– Ну?
– Хочу развязаться с Вершиниными. Выведи активы из вашей с Николаем Ильичом фирмы.
Тишина опускается гробовая. Загустевший воздух можно резать ножом – такой он неподвижный и тяжелый.
– Ты понимаешь, что раздел не принесет ничего кроме убытков?
– Знаю, что требую многого. Но не желаю иметь с ними общих дел.
После минутного молчания уточняет папа и морщится, как будто проглотил кислый лимон. Хмурит густые брови, дергает кадыком и вдруг улыбается совсем по-мальчишески как тогда, когда я поймал форель под его руководством на нашей первой рыбалке или зажарил первый шашлык.
– У тебя есть генеральная доверенность от меня. Поступай, как считаешь нужным.
Глава 24
Еще пару дней назад я была уверена в собственной правоте и ни на йоту не сомневалась в принятом когда-то решении. Теперь мысли о том, что не стоило лишать Митю общения с отцом, постоянно меня преследуют. Давят гранитной плитой на плечи и мешают нормально дышать.
Промедление начинает казаться преступным. А внешние обстоятельства то и дело подталкивают к тому, чтобы поведать медвежонку правду.
– Ну, что, Ванек, в субботу идем в поход?
– Конечно!
– Сосиски на костре жарить будем?