Я тяжело переношу пребывание в больнице, мне нужно сменить обстановку, но я не могу позволить себе оставить пациента без присмотра и куда-нибудь уйти. Поэтому я сижу все на том же диване в комнате отдыха для посетителей, говорю по телефону, копаюсь в Интернете, в общем, делаю все, чтобы убить время. Мы с Мэйзи решаем выждать еще день, прежде чем входить в контакт с ФБР. С подачей иска в федеральный суд тоже можно не торопиться, да и, вообще, у нас на сей счет возникли сомнения. И мы так и не сумели поговорить ни с начальником тюрьмы, ни с кем-либо из тюремной администрации.
Мосби и Крэбтри получили указание покинуть больницу в пять часов вечера. Их заменяет седовласый ветеран Холлоуэй, который настроен по отношению ко мне не слишком дружелюбно. Похоже, он возмущен тем, что ему поручили просто сидеть в коридоре и наблюдать за происходящим, и он постоянно молчит. Что ж, ничего не поделаешь. По крайней мере, у входа в палату дежурит вооруженный охранник. Что же до меня, то я и так устал от разговоров.
Марвис Миллер появляется ближе к вечеру. Я веду его в палату, чтобы он мог увидеть брата. Заметно, что он нервничает и переживает. Я на цыпочках отхожу в сторону. Марвис, стоя около кровати, явно боится ненароком задеть какую-нибудь трубку. Взгляд его прикован к толстому слою бинта, закрывающему лицо Куинси. Приходит медсестра, ей нужно получить от Марвиса какие-то сведения, и я снова возвращаюсь в комнату отдыха для посетителей. Убивать время.
Потом я обедаю с Марвисом — мне уже третий раз за день приходится есть в больничном кафе. Марвис на шесть лет моложе Куинси. С детства он боготворил старшего брата. Еще у них есть две сестры, но с ними братья не разговаривают. Семья распалась после того, как Куинси осудили. Сестры поверили в его виновность — ведь так решили присяжные — и разорвали с ним всякие отношения. Это очень расстроило Марвиса, который всегда считал, что старшего брата подставили, и был убежден в том, что после случившегося Куинси нуждается в поддержке семьи больше, чем когда-либо раньше.
Ни Марвису, ни мне кусок не лезет в горло. Кое-как поев, мы решаем посидеть за столиком и попить кофе, очень уж нам не хочется возвращаться в мрачную и напряженную атмосферу, царящую в комнате отдыха для посетителей. Я рассказываю о своей тревоге по поводу безопасности Куинси и излагаю Марвису версию, согласно которой нападение было заказано кем-то, кто так или иначе имел отношение к его осуждению и боится нашего расследования. Я также весьма неуклюже прошу у Марвиса прощения за то, что случилось с его братом, но он и слушать меня не хочет. Марвис настойчиво повторяет несколько раз, что благодарен нам за наши усилия, направленные на то, чтобы освободить Куинси. Он всегда мечтал о том, как однажды старший брат выйдет из тюрьмы, его полностью оправдают и признают невиновным. Марвис во многом похож на Куинси. Он такой же добродушный и веселый, располагающий к себе, вызывающий доверие — честный человек, пытающийся выжить в непростых условиях. Его возмущает несовершенство системы, укравшей у него старшего брата, но в то же время он искренне надеется, что когда-нибудь справедливость восторжествует.
Вскоре мы нехотя поднимаемся наверх, и я уступаю Марвису мой диван в комнате для посетителей. Сам я еду в мотель, принимаю душ и ложусь спать.
Мосби встречается с Фрэнки Татумом. Это происходит в дешевом притоне с сомнительной репутацией на окраине Дельтоны, вдалеке от тех мест, где Мосби обычно бывает. По его словам, в молодости он частенько посещал это заведение, но теперь его там никто не узнает. Как всегда, Фрэнки заранее проверяет, подходит ли выбранное место для встречи. Контакт происходит в четверг около полуночи. В заведении тихо, посетителей почти нет. Перед тем как начать разговор, Фрэнки и Мосби, чтобы немного расслабиться, выпивают по паре бутылок пива.
Фрэнки умеет втираться в доверие к своим чернокожим братьям после пары пива, и вскоре Мосби приходит к выводу, что с ним можно иметь дело.
— Мне нужно шесть тысяч наличными, — говорит Мосби.
Они с Фрэнки Татумом сидят в конце зала, рядом со столом для пула, на котором никто не играет. Двое парней, расположившихся у стойки бара, находятся слишком далеко от них и наверняка не могут слышать ни слова.
— Что ж, мы готовы заплатить, — отвечает Фрэнки. — Что мы получим за эти деньги?
— У меня есть листок бумаги с тремя фамилиями. Первые две принадлежат заключенным, осужденным за убийство. Они тянут серьезные сроки, и до того момента, когда их могут освободить условно-досрочно, им еще сидеть и сидеть, если это вообще им светит. Нападение на Куинси — их рук дело. Третий — охранник, в момент нападения он находился рядом, но при этом ничего не видел. Скорее всего, стоял на стреме. Видеозаписи нет, место выбрали такое, которое не просматривается камерами. Не знаю, почему Куинси там оказался — большинство заключенных знают, что там лучше не появляться. Два месяца назад одного парня там изнасиловали. Может, Куинси решил, что он крутой, и потерял осторожность. Спросите у него сами, если у вас будет такая возможность.
— Что вы знаете об этих двух парнях, исполнителях?
— Оба белые. Серьезные ребята, состоят в крутой банде. Ее участники называют себя «Арийскими священнослужителями». Типа, фамилия которого значится первой в списке, я видел каждый день, когда работал в том блоке, где его содержат. Он из округа Дэйд. Человек-проблема, по-иному не скажешь. Второй мне неизвестен. В нашей тюрьме две тысячи заключенных, и, к счастью, я знаю не всех.
— Есть ли шанс, что нападение было связано с враждой между тюремными группировками?
— Сомневаюсь. Банды постоянно на ножах друг с другом, но Куинси всегда старался держаться от них в стороне, по крайней мере насколько мне известно.
Фрэнки отпивает глоток пива из бутылки, вынимает из кармана куртки белый конверт и кладет его на стол:
— Здесь пять тысяч.
— Я сказал — шесть, — напоминает Мосби, не притрагиваясь к конверту.
Из другого кармана Фрэнки достает туго свернутый рулончик из банкнот. Держа его под столом, он быстро отсчитывает десять стодолларовых купюр и протягивает их собеседнику: