Эпоха сверхновой

В церемонии принимали участие десять членов комиссии по передаче, пятеро китайских и пятеро американских. Она получилась довольно будничной. Мы спустили наш флаг, затем американские дети подняли флаг Соединенных Штатов, после чего стороны подписали соглашение. Американские дети все как один были одеты как ковбои. Судя по всему, они относились к этому как к новому продвижению на Дикий Запад.

Вся церемония заняла не больше десяти минут. Трясущимися руками я спустил наш флаг и прижал его к груди. Теперь мы впятером стали здесь чужаками. Мы молчали, оцепенев от изнурительной работы по переселению. Потребуется какое-то время, чтобы полностью осмыслить произошедшее. Бескрайняя желтоватая земля напоминала морщинистое лицо моего дедушки; и вот это огромное лицо, простирающееся до самого горизонта, безмолвно взирало на небо. Не было слышно ни звука. Все то, что земля хотела сказать нам, осталось навеки погребено в ней, и она молча наблюдала за нашим отъездом.

Невдалеке ждал китайский вертолет, чтобы доставить нас в Ганьсу, следующую провинцию, назначенную для обмена, и увезти с этой земли, больше не принадлежащей нам. Повинуясь внезапному порыву, я спросил у американских детей, можем ли мы отправиться к месту назначения пешком. Юные ковбои были потрясены. «Это же больше двухсот километров!» Но в конце концов они уступили и, выдав специальные пропуска, пожелали нам счастливого пути.

Вдруг из обезлюдевшей деревни к нам бросился щенок. Нагнувшись, я взял его на руки. Вертолет поднялся в воздух без пассажиров, и вскоре его гул затих вдали. Мы впятером, и щенок, родившийся на этой же самой земле, начали долгий путь. Мы сами не смогли бы объяснить, почему так поступили. Причиной тому была тоска? Или раскаяние? Нам просто казалось, что до тех пор, пока наши ноги ступают по этой земле, как бы мы ни проголодались, как бы ни устали, как бы ни хотели пить, наши души по-прежнему получали подпитку…

Цитируется по: «Хроника великого переселения, китайская редакция», том 6. Объединенная американо-китайская комиссия по территориальному обмену, Новый Шанхай, 7 год ЭС.

В Южной Дакоте церемония передачи состоялась у подножия горы Рашмор[39]. Громадные лица четырех величайших президентов в истории Соединенных Штатов молчаливо взирали на то, как на флагштоке поднялся красный флаг с пятью звездами; впоследствии участники церемонии будут вспоминать, какое выражение было на этих лицах, однако в тот момент наше внимание было сосредоточено на другом.

В отличие от промозглого одиночества на противоположном конце земного шара здесь за церемонией наблюдали несколько сотен американских детей; военный оркестр исполнил два государственных гимна. Как только китайские дети подняли свой флаг, представители сторон приготовились подписать соглашение. Китайский представитель поставил свою подпись, и наступила очередь Джорджа Стивена, губернатора Южной Дакоты. На глазах у сотен детей Стивен неторопливо приблизился к столу, снял с плеча рюкзак и достал из него коробку с ручками, чернильными и шариковыми, общим числом больше ста. Он начал выводить свою подпись, делая каждой ручкой лишь крохотную черточку, после чего откладывая ее и беря новую. Документ Стивен подписывал целых пятнадцать минут, и только когда ропот толпы стал слишком громким, он выпрямился и отошел от стола. Губернатор использовал для своей подписи около ста ручек; по-видимому, он был недоволен лишь тем, что родители не дали ему более длинное имя. После чего он громогласно объявил о распродаже своих ручек, назначив начальную цену по пятьсот долларов за каждую. Глядя на то, как цена на ручки взлетает до небес, я вдруг спохватился и подумал про стол! Но я раздумывал слишком долго; с десяток мальчишек бросились к столу и разломали его на части, и в какие-то считаные мгновения несчастный стол превратился в груду деревяшек. Я перевел взгляд на флаг у меня в руках, однако он мне не принадлежал. Я огляделся по сторонам, и внезапно меня осенила одна мысль. Развернувшись, я бросился со всех ног в ближайшее кафе, и удача мне улыбнулась: в кладовке я нашел то, что искал, – пилу. Когда я вернулся, последние ручки Джорджа Стивена распродавались уже по пять тысяч долларов за штуку! Передо мной возвышались два флагштока; на одном трепетал ярко-красный китайский флаг, очевидно, неприкосновенный. Но второй, на котором прежде развевался звездно-полосатый флаг, теперь опустел. Подбежав к флагштоку, я заработал пилой и за считаные мгновения спилил его. Как только флагшток упал, к нему устремилась толпа детей, которые принялись драться между собой за право отломить кусок, несмотря на то, что дерево было прочным и не поддавалось. Пилой мне удалось отпилить два куска где-то по три фута длиной, но я так устал, что больше не мог драться. Впрочем, и двух кусков оказалось достаточно! За пару тысяч я продал пилу какому-то мальчику, который тотчас же нырнул в толпу, возящуюся вокруг поваленного флагштока, словно футболисты вокруг спорного мяча. Один кусок я продал за сорок пять тысяч долларов, но другой оставил себе в надежде на то, что впоследствии цена еще вырастет. После этого музыканты стали распродавать свои инструменты, и на какое-то время наступил полный хаос. Дети, которым ничего не досталось и у которых не было денег что-нибудь купить, двинулись к китайскому флагу, и только когда вооруженные автоматами солдаты Китайской армии заявили, что будут не жалея жизни защищать флаг и землю, на которой он стоит, американские дети в унынии отступили. Впоследствии все сожалели о том, что устроили распродажу на месте, поскольку реликвии первого территориального обмена быстро взлетели в цене в десять раз. К счастью, я сохранил свой кусок флагштока; несколько месяцев спустя я продал его и использовал вырученные деньги как стартовый капитал транспортной компании в Синьцзяне.

Цитируется по: «Хроника великого переселения, американская редакция», том 6, Объединенная американо-китайская комиссия по территориальному обмену, Нью-Йорк, год 7 ЭС.

Три юных руководителя дошли до последней галереи, в которой были выставлены доисторические реликвии истоков китайской цивилизации. В предыдущих залах дети с благоговейным трепетом смотрели на артефакты минувших столетий. Они испытывали некоторое недоумение, поскольку им казалось, будто невидимая стена отделяет их от экспонатов. Особо остро дети прочувствовали это, когда вошли в зал новой эпохи. На какое-то мгновение мужество покинуло их, и они не имели сил идти дальше. Уж если не такая уж отдаленная эпоха династии Цин для них совершенно неизвестный мир, смеют ли они надеяться на то, чтобы понять более древние эпохи? Однако вопреки их ожиданиям, чем дальше в прошлое они уходили, тем менее острым становилось ощущение отчужденности, и вот сейчас, дойдя до самых отдаленных истоков, дети внезапно оказались в знакомом, радушном мире. Казалось, после долгой дороги через странные, непонятные земли, населенные одними непостижимыми взрослыми, говорящими на непонятном языке и ведущими другой образ жизни, словно они пришли с другой планеты, дети дошли до конца земли и нашли мир детей, такой же, как их собственный. Все эти восхитительные, утонченные произведения искусства новой эпохи не принадлежали детям; человечество, создавшее их, уже было взрослым. И пусть детство человечества было таким отдаленным; оно разговаривало с детьми на их языке. Хуахуа, Очкарик и Сяомэн внимательно осмотрели реликвию культуры Яншао[40]: глиняный горшок. Грубый, примитивный предмет напомнил им, как они, еще совсем маленькие, после грозы лепили такие же горшки из глины под радугой на прояснившемся небе. Впереди их ждала эпоха Пань-гу, разделяющего небеса и землю, Нюйвы, заделывающей дыры на небосводе, Цзинвэй, заполняющей море, Куа-фу, догоняющего солнце[41]. Человечество повзрослело, однако мужество покинуло его, и никто больше не создавал такие мифы.

Отодвинув стекло, Хуахуа осторожно достал горшок из витрины. Казалось, теплая глина завибрировала у него в руках. Этот предмет обладал необычайной энергией. Хуахуа приложил ухо к отверстию.

– Я слышу что-то! – воскликнул он.

Прижавшись ухом к отверстию, Сяомэн тщательно вслушалась.

– Это шум ветра!

Ветер гулял над первозданной пустыней. Хуахуа поднял горшок к Туманности Розы, и в голубом сиянии глина приобрела слабый красноватый блеск. Мальчик смотрел на изображение рыбы, на сочетание простейших неровных линий, и вдруг из черного круга, изображавшего глаз, вышла душа; на грубой поверхности горшка заплясали тени, неясные, но в них чувствовались обнаженные фигуры, сражающиеся с чем-то огромным. Древние солнце и луна, заключенные в горшке, отбрасывали на фигуры золотистое и серебряное сияние. Рисунки древнего гончара двумя глазами взирали сквозь многие тысячелетия, и дети, встретившись взглядом со своим далеким предком, ощутили прилив первобытной энергии. Им захотелось кричать, смеяться, плакать, сорвать с себя одежду и побежать навстречу завывающему ветру. Наконец они почувствовали в своих жилах кровь предков.

Дети стояли в старинном дворце в сиянии Туманности Розы, крепко держа древний горшок, самую старую реликвию, сохранившуюся со времен младенчества китайской цивилизации. Они пошли, медленно, осторожно, держа горшок так, словно это были их глаза – словно это была сама жизнь. Когда они пересекли мост через Золотую реку, за ними с грохотом захлопнулись ворота дворца. Дети знали, что отныне, где бы они ни очутились, их жизнь будет неразрывно связана с этим глиняным горшком. Это был одновременно исток и конечная цель, источник их новообретенной силы.

Генезис

Бушевавший на протяжении двух дней ураган наконец стих, однако по морю все еще гуляли высокие волны, а небо по-прежнему оставалось затянуто тучами. В кромешной темноте были видны лишь белые барашки на воде.

Первый флот с эмигрантами вышел в море шестьдесят дней назад, и этот шторм стал на его пути первым. Самый сильный ветер дул накануне ночью, и два транспортных судна небольшого водоизмещения, шедшие позади, погибли в пучине. Еще один сухогруз устремился к ним на помощь, но, когда его капитан отдал опрометчивый приказ развернуться и поставить корабль боком к волнам, удар мощного вала опрокинул судно. После того как два вертолета, поднявшихся в воздух с военного корабля, бесследно исчезли в океане, командующий флотом вынужден был прекратить спасательную операцию, оставив двенадцать с лишним тысяч детей погибать в иссиня-черных глубинах Тихого океана. Оставшиеся тридцать восемь кораблей продолжили мучительно трудный путь наперекор ветру и волнам. Но дети уже успели привыкнуть к невзгодам путешествия по морю. Сначала жуткая теснота кают и постоянные приступы морской болезни, затем нехватка еды, с дневными рационами, едва достаточными для одной полноценной трапезы, без свежих овощей и фруктов. Даже витаминов не хватало. Половина детей слегла с куриной слепотой, росло количество расстройств желудка, но даже в таких сложных условиях дети сохраняли дисциплину. Они разделились на маленькие, средние и большие группы, и начальники всех уровней оставались на посту, с беззаветной отвагой выполняя свой долг. Но когда флот достигнет берегов Америки, поддерживать дисциплину и порядок будет гораздо сложнее, чем бороться со штормом и голодом.

Два дня назад китайские дети разминулись с шедшим навстречу американским флотом. Корабли разошлись молча, не замечая друг друга. Судя по всему, у американских детей дела были не лучше.

Наконец волнение улеглось. В течение двух дней флот отклонялся от курса, стараясь выбрать наиболее безопасный маршрут, и вот теперь все корабли разом повернули в сторону. Боковая качка усилилась.